И вдруг меня осенила сумасшедшая мысль! Я вздрогнул: нет, это слишком!… Как в трансе прошел в рекреационную комнату. Здесь было просторно, не было ковров и начищенный паркет блестел. Да нет же, вздор! – пугал я себя, чувствуя, как на меня сходит та самая разудалость, какую я никогда не в силах обуздать.
Холодея от надвигающегося решения, я вернулся в гостиную, торопясь налил себе рюмку коньяку. Уже опрокинув ее, я услышал испуганный возглас Салли:
– Алекс, может быть, довольно?! – Она стояла в дверях с чашкой кофе. – Выпей, тебе не повредит!
Я отвел ее руку и церемонно поклонился:
– Благодарю вас, миссис Беркли, но я прекрасно себя чувствую! – С этими словами я направился к двери.
– Алекс, что с тобой?… – услышал я вслед себе ее встревоженный шепот.
Но я даже не замедлил шага и прошел в рекреационную комнату. Здесь, в углу, стоял магнитофон. Я выхватил с полки первую попавшуюся кассету с музыкой для танцев и вставил ее в аппарат. После этого вернулся в гостиную и, подойдя к расположившейся на диване и креслах компании, весело и громко объявил:
– Бал начинается! Прошу в зал! – И затем к Дорис: – Разрешите вас пригласить?
Мне показалось, что она вздрогнула; она поднялась и Пошла со мной. Остальные повалили за нами.
Еще несколько шагов, и мы откалывали какой-то ультрамодный танец, что-то вроде гимнастических упражнений, с прыжками, поворотами, расхождениями и схождениями, но без сцепления партнеров.
Но вот музыка переменилась: полились звуки танго. На момент я заколебался, затем приблизился к Дорис и обнял ее за талию. Признаюсь, я сделал это осторожно, не слишком сближаясь – ведь я знал, что и макушкой не достаю ей до плеча.
Чтобы не поддаться смущению, я стал ей что-то громко рассказывать, затем, проплывая мимо магнитофона, усилил звук – должно быть, слишком усилил, потому что заметил, что моя партнерша наклоняется, чтобы лучше меня расслышать. Тут же представил себе, что если сойдусь с ней вплотную, то прижмусь лицом к ее груди и со стороны
это будет выглядеть смешно. Это у меня всегда так – одно к другому, так я устроен.
Только теперь до меня дошло, что никто, кроме нас, не танцует, – все стояли и смотрели… Не хватало мужества взглянуть на них, а в то же время все мое существо было захвачено одним нестерпимым желанием – узнать – чего они смотрят, что у них на лицах? Один только взгляд, туда, в их сторону, и все станет ясно! Да и чего страшиться? Там все друзья и служащие… да, служащие, они-то не посмеют… они отлично знают, что я завтра же могу выкинуть их вон! Эта жесткая мысль на момент успокоила меня, но только на момент; я тут же сообразил, что это не то, совсем не то!
Я мельком глянул на Дорис и прочел у нее в лице неуверенность; сомнений не было – наш неожиданный дебют застал ее врасплох. Смущенный этим открытием, я решил перевести все в шутку: я оторвался от нее и, паясничая, проделал несколько свободных фигур, не имевших отношения к танцу, затем опять соединился с моей партнершей. Сразу понял, что свалял дурака, – импровизация не удалась.
Теперь я от души желал, чтобы музыка окончилась; а она, как назло, тянулась и тянулась, и напряжение во мне нарастало. К тому же и выпитое начало сказываться – у меня кружилась голова.
И вот наконец я взглянул на «тех». Тотчас заметил, что Харри среди них нет, Салли тоже вышла. Старый Ханс с женой смотрели на нас и сочувственно улыбались. Фред, поймав мой взгляд, опустил глаза. Браун!… Где он? В тот же миг я увидел его: он выглядывал из-за спины Ханса и, показывая на нас глазами соседке, что-то говорил. Его шарообразная голова тряслась от смеха. В этот момент мы приблизились к группе и до меня донесся его приглушенный шепот:
– Ай да парочка!
Я резко остановился – при этом мне показалось, что Дорис что-то поняла и попыталась меня задержать, – и, весь сжимаясь от сознания неизбежности чего-то непоправимого, двинулся в сторону стоявших. Передние посторонились, и я очутился лицом к лицу с Брауном.
Наверное, вид у меня был не очень дружелюбный, потому что, увидев меня, он вдруг обмяк и, подняв руки, словно защищаясь, испуганно пробормотал:
– Что вы… я наоборот… это было отлично! Я схватил его за жилетку.
– А ну-ка, – закричал я, – выходите и изобразите нам танец медведя!
Но он уже оправился от испуга.
– Пустите меня, сию минуту пустите! – зашипел он и рванулся, пытаясь высвободиться. Пуговицы с его жилета с треском отлетали одна за другой. Он был, конечно, сильней, но бешенство утроило мои силы: я вытащил его на середину комнаты и, толкнув так, что он едва не свалился, закричал:
– Танцуй же, старый осел!
Не знаю, чего бы я еще натворил, если бы, случайно взглянув на Дорис, не заметил нечто странное. Она застыла на месте и, бледная, чем-то пораженная, смотрела в сторону. В наступившей тишине я явственно расслышал ее шепот:
– Мартын!…
Я обернулся и увидел Кестлера. Он стоял в дверях – большой и неподвижный, и широко раскрытыми глазами смотрел на Дорис. Вот он оторвался от двери и крупным шагом подошел к ней, взял ее под руку и почти насильно повел к выходу.
А я стоял, не будучи в состоянии предпринять что-либо. Даже когда перед самой дверью Дорис остановилась и повернулась ко мне, я оставался в неподвижности. Видел, как она страдальчески улыбнулась и, сделав неясное движение рукой, вышла в коридор.
Прошла целая вечность, прежде чем до меня дошло значение происшедшего. А когда дошло, я в отчаянии сорвался с места и бросился в погоню. Тут же обо что-то споткнулся, упал, поднялся, с тем чтобы через два шага опять растянуться… Я кричал, звал ее по имени… Мимо мелькали удивленные лица… Уже в дверях чьи-то сильные руки схватили меня. Это был Харри, он что-то говорил, а я, отбиваясь и вырываясь, кричал:
– Пустите!… Она уйдет!…
Но он не отпускал, он молча боролся со мной и наконец, ловко вывернув мне руку, почти понес меня куда-то. Сзади я слышал шаги – спешащие, встревоженные; знал, это – Салли.
Харри усадил меня в кресло в моей комнате.
– Успокойтесь! – сказал он и уселся рядом. Салли стояла поодаль у окна.
Я медленно приходил в себя. Отрывки воспоминаний, один другого уродливей, маячили передо мной; ни одного я не мог удержать, кроме последнего: Дорис! Кестлер! Так вот оно что! Как это я не догадался раньше! Куда они ушли? К ней? К нему?… Меня мутило, я чувствовал себя как в тесном мешке, наполненном зловонной жижей.
Салли вышла и через минуту вернулась с чашкой кофе. Я послушно его проглотил. Как будто полегчало. Тогда я сказал, обращаясь к Харри:
– Теперь мне лучше, спасибо… – Он поднялся и, попрощавшись, вышел. Салли все еще стояла у окна.
Я спросил:
– Что, разъехались?
– Да. – Голос ее прозвучал надломленно.
Мне хотелось броситься к ней, просить у нее
прощения. Вместо этого я сухо сказал:
– Мне лучше, можешь идти!
Она посмотрела на меня и молча вышла.
Я ждал долго, терпеливо.
В половине одиннадцатого я позвонил Дорис. Кажется, насчитал двадцать звонков, но никто не подходил к аппарату. Позвонил Кестлеру – с тем же результатом. Разнервничавшись, я проглотил две рюмки коньяку, потом еще и опять схватился за телефонную трубку. Никого! Где они, где они?! – спрашивал я себя в который раз.
Было два часа ночи, когда я сделал последнюю попытку. Напрасно! Я повесил трубку и тихо засмеялся, потом громче, еще громче…
– Зонт, – хохотал я, – вот и раскрылся! – Я встал и, пройдя к шкафу, снял с вешалки мой новый зонт. – Мой добрый друг… мой славный зонт!… – распевал я, прохаживаясь по комнате под раскрытым зонтом. – Тра-та-та-та, тра-та-та-та… Мой добрый зонт… – Песнь перемежалась смехом, теперь я сидел верхом на стуле и дрыгал ногами. Непонятно откуда взявшиеся теплые струйки сбегали по лицу.