— Я недавно вел переговоры с Гудерианом. Тула оказалась слишком крепким орешком. Сопротивление русских заметно усилилось и на южном крыле фронта группы армий «Центр». Гудериан вдобавок жалуется: проливные дожди делают непроходимой даже главную дорогу. На преодоление участка в семь километров грузовики тратят шесть часов. Теперь ясно: мы слишком задержались у стен Киева и Смоленска и… попали в объятия осенней распутицы.
Морща высокий лоб, Браухич продолжал просматривать донесения.
— Скажем прямо, на фронте собачья жизнь… — В его руках, словно опавшие листья, шелестели бумажные листки. — Дождались погодки… Сильный дождь. Резкий северо-западный ветер. Небольшой снегопад. Оттепель. Мороз, безоблачно. Снова дождь. Ясно и морозно. Гололед. Метель. Да-а… Не хватает только грома и молнии… — Склонившись над оперативной картой, фельдмаршал метнул недовольный взгляд на флажки под Ельней. — Было извержение вулкана, и вот уже остывающая лава и пепел… Дело тут не в скверной погоде… Перелистайте метеорологические сводки и вы, господа, убедитесь: трескучих морозов пока на Востоке нет. Птицы замерзают на лету только в статьях доктора Геббельса. Министр пропаганды выдумал для доверчивых бюргеров русского воеводу-мороза. Это, господа, превосходный газетный трюк. Седобровый дед-мороз взмахнул своей ледяной палицей — и вот на фронте заминки. Но я совершенно иначе смотрю на досадные события. Наше наступление на Москву затормозил не Мороз Красный нос… Русские противоборствуют. Они отражают натиск лучших германских дивизий. Значит, у них есть резервы! Господа, я прошу ответить на главный вопрос: есть ли у красных дополнительные силы?
— Не может быть и речи о каком-то серьезном резерве сил.
Начальника оперативного отдела генштаба поддержал Гальдер:
— Хойзингер прав. Хорошо обученных и снаряженных резервных армий красные, конечно, не имеют. Однако в судорожном движении, предчувствуя крах, — я подчеркиваю, господа, — Москва может временно заштопать дыры на фронте фанатически настроенным народным ополчением.
Не обращая внимания на доводы своих сподвижников, Браухич задумчиво повторял по слогам одно и то же слово:
— Ре-зер-вы.
Фельдмаршал выпустил из ноздрей колечки дыма. Они растянулись и поплыли над оперативной картой вопросительными знаками.
По дороге на загородную виллу Браухич вспомнил о своей поездке в Россию в конце двадцатых годов. Советское правительство пригласило делегацию рейхсвера посетить Москву и любезно разрешило побывать на осенних маневрах Красной Армии. На больших тактических учениях он почти не отрывался от цейса: смотрел, запоминал, удивлялся. Генерал Браухич сравнивал тогда русскую армию с немецкой и приходил к убеждению: русские — непревзойденные мастера маскировки, стремительных атак и маршей, их пушки не уступают крупповским, а слаженность орудийных расчетов и точность огня удивительны. В гостинице «Бристоль», посматривая на древние стены Кремля, он дал интервью военным корреспондентам, похвалив красных бойцов.
Нет! Он не кривил душой. Возвратясь в Германию, он прочел для высшего офицерского круга лекцию о Красной Армии. Она вызвала на лицах слушателей снисходительно-недоверчивые улыбки. Браухич помнил свои заключительные слова: «Господа, как это ни прискорбно для нас, но факт остается фактом: новая, большевистская Россия располагает сейчас хорошо обученной и вооруженной армией. Скажу вам без преувеличения: эта армия — одна из самых грозных сил в современной Европе».
«Мы, кажется, страдаем постоянной недооценкой восточного противника. Это не только ошибка генштаба, но и политическая линия руководителей рейха», — подъезжая к вилле, размышлял фельдмаршал.
Ночью он никак не мог уснуть и долго ворочался на пуховой перине. Отзывы фронтовых генералов о русском вооружении не выходили из головы и лишали покоя.
«Разве можно спокойно уснуть, — сокрушался фельдмаршал, — если уральская тридцатьчетверка производит на фронте сенсацию? Гудериан назвал русский танк превосходным. Клейст подтвердил: Т-34 — лучший танк в мире. И вдобавок еще высоко оценил красную артиллерию: «катюши»! Нет, это ужасно… Даже великая Германия не имеет оружия, равного этим реактивным минометам». — Он вскочил, свесил ноги с дивана.
В камине разгорались и потрескивали поленья. Красные искры летели, словно стрелы «катюш». «Боже мой, за две-три минуты одна реактивная установка дает огневой залп, равный по силе шестнадцати крупным крупповским пушкам. «Бум-бум-бум…» Эти страшные залпы остановили нас на пути к Москве».