— Ты уверена, что мы не умрем? — спросил мальчик шепотом, однако, увы, достаточно громко, так что хозяин кинотеатра мог отчетливо слышать каждое его слово.
Сердце Рэчел дрогнуло.
— Да, я уверена, — сказала она и мысленно обругала себя за то, что пустилась в это рискованное путешествие в никуда.
На что они с сыном будут жить, если она даже не знает, чего хочет от жизни? Никто из тех людей, кто ее знал, не дал бы ей работы, а это означало, что она могла рассчитывать на успех, лишь обратившись к кому-нибудь, кто приехал сюда недавно.
Таким образом, получалось, что владелец кинотеатра «Гордость Каролины» в этом смысле вполне ей подходил.
Мужчина тем временем подошел к старому черному телефонному аппарату, укрепленному на стене. Обернувшись, чтобы посмотреть, что он собирается делать, Рэчел увидела на стене выцветшую листовку, с которой на нее смотрело не лишенное приятности лицо покойного телепроповедника Дуэйна Сноупса. По нижнему краю листовки шла надпись:
Присоединяйтесь к нам, верующим из храма города Солвейшн. Мы — глашатаи воли Господней для всего остального мира!
— Дили, это Гейб Боннер. Тут у одной женщины машина сломалась, и ей нужен буксировщик.
Рэчел насторожилась. Во-первых, ей вовсе не требовался буксировщик. Во-вторых, она не могла не обратить внимания на имя и фамилию мужчины — Гейб Боннер. Интересно, подумала она, с какой стати член одной из наиболее известных в городе семей вдруг стал владельцем придорожного кинотеатра?
Насколько она помнила, в семье Боннеров было трое братьев, но на ее памяти в Солвейшн жил только самый младший из них, преподобный Этан Боннер. Кэл, старший из братьев, был профессиональным футболистом.
Рэчел знала, что он частенько приезжал в Солвейшн, но она его ни разу не видела, хотя и знала, как он выглядит, благодаря фотографиям в газетах. Их отец, доктор Джим Боннер, был самым уважаемым в округе врачом, а их мать, Линн, была заметной фигурой в местном общественном движении. Рэчел крепче сжала плечо Эдварда. Она снова вернулась в стан своих врагов…
— …а потом пришли счет мне, — продолжал тем временем говорить Гейб Боннер. — Да, и еще, Дили, отвези эту женщину и ее сына к Этану и попроси его устроить их на ночлег.
Перебросившись с неизвестным ей Дили еще несколькими фразами, он повесил трубку и снова повернулся к Рэчел:
— Подождите где-нибудь около своей машины. Дили пришлет к вам кого-нибудь, как только вернется его грузовик.
С этими словами владелец кинотеатра подошел к двери и взялся одной рукой за ручку, всем своим видом давая понять, что сделал все, что мог, а остальное его не касается.
Рэчел все в нем было ненавистно: его отчужденность, его равнодушие, а больше всего — его мужское тело, которое давало ему силы для выживания, те самые силы, которых была лишена она сама.
Резким движением она схватила со стойки сандвич и пакет с чипсами и решительно взяла Эдварда за руку.
— Спасибо за ленч, Боннер, — процедила она и прошла мимо мужчины, не удостоив его взглядом.
Она так быстро шла к шоссе по посыпанной гравием тропинке, что Эдвард вынужден был бежать трусцой, чтобы не отстать. Взяв сына за руку, Рэчел перешла дорогу и снова уселась на землю под конским каштаном, борясь с отчаянием: она все еще не собиралась сдаваться.
Не успели они расположиться в тени, как черный пыльный пикап, за рулем которого сидел Габриэль Боннер, вырулил на шоссе и исчез вдали. Развернув сандвич, Рэчел осмотрела его. Он был с грудкой индейки и швейцарским сыром и обильно смазан горчицей. Рэчел, зная, что Эдвард ее терпеть не может, удалила, насколько это было возможно, жгучую кашицу, после чего протянула сандвич сыну. Поколебавшись лишь самую малость, мальчик принялся за еду.
Еще до того как Эдвард успел покончить с сандвичем, появился грузовик-буксировщик, из его кабины вылез коренастый подросток. Оставив Эдварда под деревом, Рэчел перешла дорогу, помахав парню рукой в знак приветствия.
— Знаете, — сказала она, подходя, — тут выяснилось, что меня не надо никуда тащить. Мне нужно только, чтобы вы меня немного подтолкнули. Гейб хочет, чтобы я поставила машину вон там, за теми деревьями.
С этими словами Рэчел указала на небольшую рощицу неподалеку от того места, где сидел Эдвард. Ее слова, судя по всему, вызвали у подростка какие-то смутные сомнения, однако он явно не отличался сообразительностью, и ей не составило труда уговорить его помочь. Когда он уехал, «шевроле-импала» был спрятан так, что его не было видно.
Рэчел сделала все, что могла. Машина нужна была им с сыном для того, чтобы в ней ночевать, а это было бы невозможно, если бы ее отбуксировали в мастерскую или на свалку. Тот факт, что ее автомобиль окончательно вышел из строя, со всей возможной остротой ставил перед Рэчел вопрос о работе. Но как убедить Гейба Боннера нанять ее? Ей пришло в голову, что в разговоре со столь холодным и равнодушным человеком наилучшим козырем, возможно, являются не слова, а дела и конкретные результаты.
Вернувшись к Эдварду, она, потянув мальчика за руку, поставила его на ноги.
— Захвати-ка с собой пакет с чипсами, партнер. Мы возвращаемся в кинотеатр, мне пора браться за работу.
— А что, тебя наняли?
— Я бы сказала несколько иначе — меня взяли с испытательным сроком, — ответила Рэчел, ведя сына к шоссе.
— А что это значит?
— Это значит, что мне надо показать, на что я способна. А пока я буду работать, ты можешь доесть свой завтрак на игровой площадке, везунчик.
— Ты тоже поешь вместе со мной.
— Я пока не проголодалась, — сказала Рэчел, и при этом почти не покривила душой. Она так давно нормально не ела, что чувство голода у нее притупилось, Усаживая Эдварда верхом на бетонную черепаху, она осмотрелась. Надо было сделать нечто такое, что сразу бросалось бы в глаза, но в то же время не требовало бы специальных инструментов. Пожалуй, лучше всего выполоть как можно больше сорняков. Она решила начать с центра площадки.
Рэчел приступила к работе. Солнце палило нещадно, длинное голубое платье мешало двигаться, а пыль, просачиваясь между ремешками сандалий, быстро покрыла ее ноги бурым налетом, отдаленно напоминающим загар. Большой палец, натертый ремешком сандалии, начал кровоточить.
Рэчел пожалела, что не надела джинсы. У нее осталась одна пара, они были старые и потертые, с большой дырой на колене и с еще одной, поменьше, сзади.
Вскоре платье насквозь промокло от пота. Влажные волосы неряшливыми прядями мотались у щек и шеи. Рэчел уколола палец о чертополох, но не могла даже пососать ранку, такие у нее были грязные руки.
Когда рядом с ней скопилась порядочная куча вырванных из земли сорняков, она взяла ее в охапку и выбросила в контейнер, который затем отволокла к мусоросборнику, располагавшемуся позади закусочной. Вернувшись оттуда, она с мрачной решимостью снова занялась прополкой. «Гордость Каролины» была ее последней надеждой, и она должна была продемонстрировать Боннеру, что может работать лучше, чем целая дюжина мужчин.
По мере того как солнце взбиралось к зениту, зной становился все сильнее. У Рэчел начала кружиться голова, но она, стараясь не обращать на это внимания, продолжала выдергивать сорняки в том же темпе. Она отнесла к мусоросборнику еще одну охапку растений и опять принялась за дело.
В какой-то момент она вдруг заметила, что Эдвард, помогая ей, тоже принялся выдергивать из земли сорняки, и еще раз пожалела, что не уступила требованиям Клайда Роша.
Голову ее жгло, словно огнем, она нуждалась в отдыхе, но у нее не было времени на то, чтобы отдыхать.
Наконец, когда она наклонилась в очередной раз, у нее перед глазами взорвался рой серебряных мушек, а земля закачалась под ногами. Она попыталась сохранить равновесие, но силы изменили ей. Голова у Рэчел страшно закружилась, и она погрузилась в чернильную темноту.
Когда Гейб Боннер вернулся к своему кинотеатру, он увидел уже знакомого ему мальчика, который сидел рядом с распростертым на земле неподвижным телом матери.