— Предложение Петра Марковича Полторацкого сначало получило чуть ли не Высочайшее одобрения, как он по крайней мере утверждает, но потом положили под сукно. Но всё дело, сударь, в том, что на самом деле просто разобрались и решили, причем скажу я вам абсолютно правильно решили, что это по меньшей мере глупость. Причем в лучшем случае, а не что-нибудь другое.
«Так, старичок сейчас разоблачит и покажет мне на пальцах в чем конкретно эта глупость», — подумал я и не ошибся.
— Ведь что предлагалось? — ответа я конечно не знал и поэтому решил промолчать.
Но его и не требовалось и отставной подполковник продолжил мое просвещение.
— А предлагалось господином Полторацким выпаривать остаток остающийся на салотопенных заводах, который не то, что не съедобный, а есть самый настоящий яд!
Словом «яд» старичок поставил жирную точку с восклицательным знаком в своем повествовании. Ну, по крайней мере так мне показалось в первое мгновение.
Но старый вояка на этом не остановился и вынес вообще сногсшибательный вердикт.
— Я, сударь, даже полагаю, что кубики Петра Марковича, захваченные голодными французами в Москве, поспособствовали нашей победе. Уверен, что они не одну сотню сотню французов отправили на тот свет.
И я поверил отставному подполковнику, развернулся и уже собрался уходить, как он остановил меня своим очередным вопросом.
— А с какой целью вы, сударь, интересуетесь этой идеей? Что-то мне подсказывает, это не чувство возможной наживы.
Почему я решил рассказать незнакомому человеку о своей проблеме, объяснения у меня не было, хотя потом до самой Москвы пытался дать себе ответ на этот очень интересный вопрос.
Отставной подполковник внимательно выслушал меня, а потом рубанул правду матку.
— Я вам, Александр Георгиевич, скажу всё как есть и будет лучше, если вы поверите мне. Сказать, что вашему брату не повезло, значит ничего не сказать. Кавказская война длится уже больше двадцати лет и, например, для меня не секрет всё, что там происходит.
Слушая Василия Николаевича, я проклинал себя на чем свет стоит.
В строительном деле я конечно был без ложной скромности очень большой специалист. Но учить ту же историю всегда считал ниже своего достоинства. Какой прок от этих знаний? И вот теперь мне это возможно выйдет боком.
Отставной подполковник тем временем продолжал.
— Русские офицеры это лакомый кусок для горцев. Почти всегда они сразу же начинают требовать выкуп и я не слышал, чтобы когда–нибудь его сумма была выше десяти тысяч серебром. А в вашем случае речь видимо идет о сотнях тысяч. Что очень и очень странно.
Я почувствовал, что опять куда-то проваливаюсь и только усилием воли мне удалось вернуть себя из этого состояния.
Василий Николаевич сделал паузу и увидев, что я опять его слушаю, продолжил.
— Но ларчик, сударь, думаю просто открывается. В горах есть большие районы, где фактически нет никакой власти. Здесь, в России, почему-то считают, что имаму Шамилю принадлежит чуть ли не полнейшая власть на Кавказе. Но это далеко не так и полнейшая глупость. Как раз во многих отдаленных высокогорных местах заправляют непонятные банды. Во главе одной из них как раз стоит турок. Никто не знает кто он. Его сообщники обращаются к нему паша.
Я сразу же вспомнил, как Михаил сказал, что эмира, захватившего брат, именно так и называют.
— Он появляется из ни откуда на какое-то время, а затем исчезает. У него русские пленные исключительно офицеры. Требование выкупа он предъявлял только однажды.
— А как же все остальные разы? — спросил я, пытаясь хоть немного въехать в ситуацию.
— Он исчезал, и пленные то же.
Я начинал понимать к чему клонит отставной подполковник.
— В тот единственный раз, он заломил неимоверную сумму выкупа. И его, — я горько усмехнулся, — командировки на Кавказ длятся по году или около того.
— Да, Александр Георгиевич, вы все очень точно описали. Я могу только предположить, что ему заказывают захват каких-то определенных русских офицеров и за это платят огромнейшие деньги. И я уверен, что это делают наши заклятые друзья англичане. Но кто слушает старого дурака, — с горечью закончил Василий Николаевич.
— Я, я вас слушаю Василий Николаевич. А какую сумму требовал этот паша?
— Двести тысяч серебром за десять или одиннадцать офицеров. Точно не знаю.
— А сколько таких набегов он совершил, когда был первый и сколько офицеров каждый раз оказывалось у него в плену? — задал я сразу же несколько вопросов.