Справа казенные шкафы до потолка заполненные под завязку, слева большие окна с тяжелыми шторами. Под ними четыре простых деревянных стула.
Под императорским портретом двухтумбовый стол. На нем стопки бумаг, чернильница и перья.
За столом восседает вылитый Абаж из известного советского фильма-сказки. Только кожа лица у него не зеленого цвета, а какая-то землистая.
Слово «Здрасте» не прозвучало, господин Абаж без предисловия просипел, что я конечно могу остаться в Петербурге и дождаться вынесения решения Государственного Совета о выдаче мне запрошенной привилегии. Решение после этого должно быть утверждено Государем.
Но он мне посоветовал бы возвращаться в имение. Праздно шатающихся в Петербурге и без меня достаточно. А императорский указ будет мне доставлен фельдъегерем.
Не дождавшись «до свидания», я вышел из кабинета на дрожащих полусогнутых ногах.
Мир для меня почти рухнул. Произошедшее было полнейшим разрывом моих шаблонов о временах Николая Палкина.
Это что же за секретная миссия поручена генералу Чернову, что его просьба выполняется безусловно, так оперативно и с таким антуражем!
«Дядюшка не просто так посоветовал мне держаться от них подальше», — подумал я, садясь в пролетку.
В итоге в этот раз в Петербурге я провел не больше часа и тем же порядком, не мешкая, отправился восвояси.
Обратная дорога до Москвы заняла примерно такое же время и также всю дорогу шел дождь.
Отставного подполковника я нашел сидящим на лавочке небольшого сквера рядом с гостиницей.
Он не был удивлен моему появлению и прямо сказал мне об этом.
— Вы, сударь, оправдываете мои ожидания. Хотите я вам скажу что сейчас вы мне будите говорить?
«Нет, старый перечник, — подумал со злорадством. — Я тебя для начала удивлю».
— Вам велел кланяться мой дядя Алексей Васильевич Боровитинов, — произнес я торжественно.
«Старого перечника» я действительно сумел удивить. Он от неожиданности начал жевать нижнюю губу и что-то промычал в ответ.
Через несколько минут он изрек:
— Не скрою, приятно получить от него весточку и удивлен вашему родству. И тогда ближе к делу.
Он показал мне место рядом с собой и когда я сел, быстро заговорил.
— Заплатить такой выкуп естественно не реально, да и сомневаюсь, что это серьезно. Этот паша не с целью обогащения рискует так. И вам, сударь, — отставной подполковник ткнул в мою сторону указательным пальцем, — желательно узнать есть ли другие, более реальные варианты ваших действий.
— Именно так, — подтвердил я.
— У меня есть одна очень интересная идея. И если сей басурман пробудет на Кавказе хотя бы до весны, то есть конечно достаточно призрачные шансы на успех. К Рождеству ждите от меня послания и, — Василий Николаевич прищурился, — собирайте деньги. Они по любому потребуются в преизрядном количестве. И вот что еще. Постарайтесь найти того офицера, что рассказал вам о брате. Его подробная информация об обстоятельствах дела будет большим подспорьем.
Пантелея с компанией я не застал, они оперативно все распродали и два дня назад поехали в Сосновку.
Вопрос о возможной покупке дойных коров будет решаться после Покрова и расчет будет сразу же серебром.
В итоге в Сосновке меня не было всего десять дней и Пантелей со своим опередили меня всего на пару часов.
Мое возвращение произвело фурор в имении, только Степан похоже воспринял это как должное и многозначительно посмотрел посмотрел на Пелагею, как бы говоря, и кто был прав?
Каких либо сил заниматься чем-либо после такого очередного марш-броска у меня не было. Я только спросил у Степана как идет торговля.
— Отлично, барин, идет торговля. Даже до пятидесяти фунтов за день доходит. Савва говорит больше этого продаваться не будет, кроме больших праздников конечно.
Я быстро прикинул навскидку. Пятьдесят фунтов это при нынешних раскладах максимум рублей двадцать пять в день ассигнациями. Серебром около семи. Вот и считайте, батенька, сколько десятков лет вы будите набирать двести тысяч.
Но все расчеты и проработка очередных гениальных планов будет завтра. Я очень устал и еле стою на ногах.
Это крестьяне двужильные, а Александр Георгиевич Нестеров все таки был и пока во многом остается мажором.
Утром вставать совершенно не хотелось. Во всем теле была разбитость и работоспосбность равна нулю. Голова была совершенно пустой, но постепенно в неё начали заползать различные мысли.
И первой была, а когда придет весточка от моей Анечки? После тех дорожных видений я её для себя называл только Анечкой или Аней.