Когда в наступившем вечере Анна позвала дворецкого, я ни на мгновение не сомневался в том, какое распоряжение она сейчас отдаст.
Глаза дворецкого стали в буквальном смысле по полтиннику когда он услышал, что я остаюсь на ночь и мне надо приготовить одну из спален.
Спальня, в которой мне предстояло провести ночь была самой обычной. Уже оказавшись в постели я слышал далекий голос Анны отдававшей какие-то распоряжения.
Вскоре все стихло, я явственно услышал как слуги удалились слуги. А через несколько минут раздался характерный щелчок замка и тихо скрипнула дверь.
Я встал и взяв подсвечник с одной горящей свечой, осветил комнату.
В стене напротив своей постели я увидел приоткрывшуюся дверь. В закрытом состоянии её было совершенно не видно.
Я распахнул дверь и шагнул вперед. В тоже мгновение жаркие женские руки обвились вокруг моей шеи, а горячие губы наградили меня страстным поцелуем.
Разнообразие любовных ласок и утех обрушившихся на меня просто потрясло. Анна, истосковавшаяся по мужской ласке, была ненасытна и неутомима всю ночь. Я ожидал чего угодно, но не такого и был в полнейшем восторге.
Естественно я постарался не ударить в грязь лицом и соответствовать. Думаю, что у меня все получилось, по крайней мере ранним утром она сказала, что абсолютно счастлива как женщина.
Как бы мне не хотелось, но надо было спешить, чтобы не скомкать открытие трактира и еще в ранних утренних сумерках я уехал в Калугу.
Анна должна подъехать ближе в полудню или даже после.
В том, что открытие трактира пройдет по высшему разряду я не сомневался. Вильям зарекомендовал себя уже отличным управленцем и еще ни разу ни в чем не было проколов.
Я подъехал и со стороны оценил ситуацию. На мой взгляд всё готово и все готовы.
На новой массивной двери открывающегося заведения висит замок, а над ней — только что вывешенная, еще пахнущая краской вывеска. Вокруг уже собралась небольшая кучка любопытных. Все ждут главного действия.
К дверям трактира подходит нарядно одетый Вильям и седой, важный священник в ризе. В руках у него большая медная чаша со святой водой и кисточка-кропило.
— Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа… — раздается низкий, бархатный голос батюшки. Он окунает кропило в воду и начинает обход.
Сначала батюшка окропляет притолоку. «Чтобы лихой человек ноги не переступил, а добрый всегда желанным гостем был».
Затем уже растопленную русскую печь — душу трактира. Возле неё стоят Дуняша со своей командой, половые и бармен. Повара в белых фартуках, половые то же в белых рубахах, а бармен в придуманной мною униформе: укороченная до середины бедра черкеска, поверх неё специальный фартук с накладными карманами. Все почтительно кланяются. Батюшка кропит устье печи: «Чтобы жарко топилась, щи да каша не переводились!»
Затем подходит к барной стойке. Здесь происходит маленькая заминка. Ничего подобного батюшка еще не видел и он несколько минут внимательно все рассматривает: барные стулья, саму стойку и ряды выстроившихся за ней графинов с водкой, наливками, пивом и бутылей с закусками. Около блюда с нарезанным беконом батюшка опять задерживается, а затем всё окропляет еще раз: «Чтобы полные были да на радость людям шли!»
Следующие на очереди столы. Дубовые, еще не ободранные локтями посетителей. «Чтобы не пустовали, да разговоры честные здесь велись!»
Бильярд и карточные столы батюшка естественно обошел стороной.
Очередь доходит до отдельных «закрытых» кабинетов с бархатными диванами. «Для господ купцов, для бесед частных».
Затем батюшка поворачивается к Вильяму, кропит и его самого.
— На многая и благая лета! Успеха в праведном деле. Аминь.
Вильям протягивает батюшке небольшой серебряный поднос, который ему быстро подает Мария. На нем лежит одна единственная бумажка, сторублевая ассигнация. Теперь уже батюшка благодарит Вильяма. Он доволен подношением и не скрывает этого.
Торжественный момент настал. Вильям, красный от волнения, выносит из-за стойки огромный, медный самовар на блюде с расписными баранками. Ставит его на центральный стол — знак того, что заведение открыто и готово принимать гостей.
— Милости прошу, православные! Чайку откушать, беседу вести! — громко объявляет он.
Это самый ответственный момент для Вильяма: впервые публично что-то объявить по-русски.
Дверь распахивается настежь. Первыми заходят самые нетерпеливые — двое молодых мастеровых. За ними, осторожно обтирая ноги о медный скребок у двери, входит купец. Он снимает картуз, крестится на икону в красном углу и командует: