Первая моя реакция была, что я слышу форменный бред. Небольшой отряд пройдет в нужное место и нападет на турка. Как все просто. Конечно я не сомневаюсь, что можно будет купить проход отряда через горы и он разгромит лагерь, или что там будет, этого турка. А потом благополучно уходит вместе с освобожденными русскими офицерами, среди которых мой брат.
Как все просто. А ведь мы не знаем толком ничего об этом турке, ни о его логове, ни о силах которые у него есть.
Но посмотрев на отставного подполковника, ожидающего моих вопросов или ответа на это сумасшедшее предложение, я совершенно неожиданно для себя сказал:
— Сколько и когда?
— Двадцать тысяч серебром до Рождества и тридцать когда дело будет сделано.
Глава 16
Еще когда я первый раз общался с отставным подполковником, я обратил внимание, что на некотором расстоянии постояно крутится какой-то мужичонка, по внешему виду мелкий чиновник, а по замашкам «что изволите».
Вот и в этот раз он крутился метрах в двадцати и глядя на не него мне пришла в горлову мысль, что он как бегун находится на низком старте.
Я не ошибся. Стоило мне сказать, что я согласен, как отставной подполковник поднял немного правую руку и слабо махнул ею.
Человек тут же подскочил:
— Что изволите, ваше высокоблагородие?
— Экипаж, милейший.
Человек отскочил метров на пять, отвернулся и неожиданно свистнул как заправский Соловей-разбойник. Тут же из-за кустов выехала пролетка.
Отставной подполковник ухмыльнулся, и довольный произведенным эффектом, поставил жирную точку в нашей беседе.
— Дней за пять до Рождества я, Александр Георгиевич, сам приеду к вам в имении. Будьте готовы к тому времени. И не исключено, что по весне вам придется самому отправиться на Кавказ.
Почти на автомате я прощально кивнул головой и пролетка укатила, увозя отставного подполковника.
«Да, Саша, вашу жизнь здесь пресной не назовешь, — мысль пролетела в моей голове как метеор, — чуть ли не каждый день неожиданности. А кто-то когда-то считал, что в доэлектрические времена жизнь текла тихо и размеренно».
Поэтому я не удивился, когда на пороге двора гостиницы, меня встретил не трактирный слуга, а Никанор стремянной камердинер Анны. Андрей подошел и молча встал сзади.
— Анна Андреевна, велели кланяться… барин, — на слове «барин» Никанор запнулся, было такое впечатление, что он его с трудом из себя выдавил. — Они велели передать, что просят вас ждать на почтовой станции, где вы расстались.
Я усмехнулся и спросил Никанора:
— Скажи-ка, а как ты Анну Андреевну называешь? Барыня или еще как? — я только слышал как к Анне по имени отчеству обращались дворецкий Семен и горничная Луиза и резонно предположил, что всё остальные обращаются так же.
— Анна Андреевна. У нас так всем велено обращаться.
— Понятно. Давай-ка ты ко мне тоже по имени-отчеству. И остальным скажи. Знаете моё имя-отчество? — я посмотрел в глаза Никанору.
Он смутился и отвел взор, а я перевел свой на Андрея, который все понял правильно и бойко ответил:
— Александр Георгиевич… — он явно хотел добавить «барин», но я опередил.
— Неси, багаж. А ты, Никанор, зови пролетку или что там будет, чтобы сейчас же ехать.
Когда половой повел меня в мой номер по длинной деревянной галерее второго этажа постоялого двора почтовой станции, куда мы принхали уже в сумерках, я вдруг испытал самое настоящее дежавю.
Я как копанный остановился и с трудом преодолел желание начать трясти головой чтобы отогнать это чувство.
«Господи, откуда это дежавю, мы же с Анной сюда не заходили, — подумал я и в тот же миг понял что это мне напоминает. — Это надо же».
Не помню в каком классе, кажется все таки в девятом, мы проходили «Мертвые души». Литературу у нас вела классная Виктория Батьковна — вот хоть убей, не помню отчество.
Ей было около пятидесяти. Она по полной программе использовала свои возможности классного руководителя. Классный час у нас бывал не больше пятнадцати минут, а затем урок литературы.
Пару раз мы пытались возмутиться, кто-то даже хотел подключить родителей, но возмущение быстро сошло на нет. Правда самому возмущателю пришлось в раздевалке немного нахлобучить, но он всё правильно понял.
Викторию все быстро простили и полюбили. Она была справедливая тетка, а уроки литературы почти сразу же начали вызывать какой-то щенячий восторг практически у всех в классе.
Опрос и прочие учебные гадости она проводила минут за десять, а потом читала нам то, что мы изучали.
Читала она изумительно и с выражением, очень артистично и на разные голоса. При том все произведения положенные по программе и даже сверх неё.