— Из Сосновки, барин, нам навстречу с факелами скачут. Человек пять, не меньше.
Приглядевшись, я увидел, что впереди действительно появились прыгающие огоньки, как раз там, где должна быть наша Сосновка.
— Ночью далеко слыхать, — предположил Андрей, — сосновские выстрелы то и услышали. А кто кроме нас может в такое время ехать? Больше не кому, вот они и…
Через несколько минут всадники с шумом подъехали. К своему удивлению во главе компании сосновских мужиков вооруженных топорами, я увидел местного станового пристава, мужчину лет тридцати, очень мужественного вида, обладателя красивейших пшеничных усов. У него было редкое для русских людей имя Соломон и громовой бас.
Наше знакомство было шапочным. Он как-то по долгу службы заехал в Сосновку познакомиться со мною.
— Александр Георгиевич, рад вас видеть в добром здравии, — загрохотал он в немного неожиданном приветствии. — Ну, что там мужики, не томите?
Двое мужиков проскочили смотреть что там сзади меня, а большинство, спешившись, склонились над продолжающимся ругаться впереди.
Сзади раздался удивленный возглас и выкрик:
— Наповал ножом, прямо в сердце, — по голосу мне показалось, что Серафим.
Спереди раздался мат уже другого человека и короткий удар.
— Заткнись, сука.
Наступила тишина. Я взял факел из рук какого-то подошедшего мужика и пошел вместе с приставом назад к силуэту предполагаемого Серафима.
Это был действительно он и у его ног мы увидели тело человека, держащего с судорожно сжатом кулаке короткую кривую саблю. В его груди торчал вошедший по самую рукоятку нож.
— Это же надо, как вы его, Александр Георгиевич. Кто бы сказал, не поверил бы. Это же надо, как вы его, — растерянно, но с уважением проговорил пристав.
Разбойникам впереди тоже не повезло, один из них получил пулю куда-то в грудь и успел отойти в мир иной. Второго я угостил куда-то в ногу. Он за своё поведение получил хороший удар в лицо, разливающийся свежий синяк под левым глазом сигнализировал об этом.
Наклонившись, я увидел, что моя пуля наверное на вылет прошла через левую голень и скорее всего он достаточно легко отделался.
— Ножиком, сука, размахивать начал, — сказал кто-то, по голосу скорее всего Федор.
— Ну ка, мужики светите лучше, я вроде как этого, — пристав наклонился над убитым злодеем, — знаю.
Несколько мгновений он вглядывался в лицо разбойника, выражение которого было искажено внезапной смертью.
Потом он присвистнул, сдернул фуражку и перекрестился.
— Конокрад знаменитый это, Ванька Сизый. За него большая награда назначена.
Сразу же раздались удивленные и обрадованные возгласы мужиков.
Я уже знал, что среди русских крестьян конокрады были самыми ненавистными людьми. Ненависть к ним была всеобщей и просто зашкаливающей.
Когда их ловили, то расправы были мгновенные и страшные. Ни что и ни кто не мог спасти пойманного конокрада. В руки властей они попадали редко, но даже это не уберегало их от смерти.
Власти бывало пытались вести расследование, резонно полагая, что самосуд это плохо. Но крестьяне всем миром твердо говорили, что били всей деревней или селом. Даже бабы с детьми смело в этом признавались. И следователи несолоно хлебавши уезжали. Наказать например за это целую деревню конечно можно, но гарантировано получишь смуту во всем уезде и это в лучшем случае.
Так что дураков творить такое нет. Тем более, что от этой публики страдали не только крестьяне. Бывало ходили слухи, что даже из императорских конюшен уводили лошадей.
— Вот видишь, ваше благородие, — сказал кто-то из мужиков, — наш барин то какой молодец. За вас всех работу сделал.
— Поговори мне, — раздраженно, но с какой то веселой ноткой ответил пристав. — А Александр Георгиевич ваш молодец, ничего тут не скажешь.
Человека, вернее даже двух, я убил впервые в жизни. Но никаких угрызений совести не ощущал. Эти люди наверняка убили бы нас с Андреем. Да и крови на их руках было скорее немерено. А уж сколько слез было пролито из-за них, когда например со двора уводилась последняя лошадь.
Это часто обрекало крестьянскую семью на голодную смерть. Лошадь для нашего мужика это все, нет её и хоть в петлю лезь.
Так что угрызений совести я не испытывал. Но вот запоздалый липкий страх, змеей начал заползать в душу.
Я тряхнул плечами и спросил пристава.
— И что теперь делать, Соломон Иванович?
— Вам, Александр Георгиевич, ничего. Поезжайте к себе в имение. Буду признателен, если вышлите пару телег. Выпейте вашей знаменитой наливочки и ложитесь отдыхать после трудов праведных, — пристав хмыкнув, коротко хохотнул. — Господин капитан-исправник я думаю сам к вам приедет. Тут все понятно, но объяснение с вас получить надо. А потом у губернатора награду получите.