— Да, конечно, я продам вам, Анна Андреевна, этот захудалый край деревни, от которого мне только одни заботы и совершенно нет никакого проку.
Мы решили, что будет правильнее купить всё это крохотное имение, где всего три двора и по данным последней ревизской сказки 1835 года было девять мужиков старше восемнадцати лет, один из которых с тех пор убежал, а другого отдали в солдаты. Детей с тех пор родилось всего двое, и притом девочки.
То есть это почти гиблое место. И земли, кстати, всего ничего: интересующий меня лес, пустошь, которая образовалась совсем недавно. по крайней мере еще перед войной двенадцатого года, это была пашня.
А сейчас в этом крохотном имении всего десять десятин пашни и, правда, почти тридцать сенокосов и лугов, небольшая пустошь и кусок леса.
Конечно, можно было мужиков отпускать на отхожий промысел, но тут срабатывал комплекс собаки на сене, и мужики сидели на печи и почти в буквальном смысле сосали лапу. Хозяйка не давала им заниматься ничем побочным, какое тут может быть отходничество.
Остальная часть деревни вполне себе ничего, земли конечно маловато, например. по сравнению с соседним селом Обухово, но все равно это земля и небо с частью Куровской, где главная беда — это нерадивая хозяйка.
Торговаться мы не стали, и запрошенные двадцать тысяч я выложил тут же. В палате крепостных дел нас ждали. Господин Иванов просто молодец, отлично всё понимает, и в три часа пополудни Анна Андреевна стала полновластной владелицей купленного куска деревни Куровская.
Тут же мы с приказным крепостной палаты и становым приставом поехали в Куровскую, и через два часа Анна официально вступила во владение купленным.
Собранные возле избы старосты мужики и бабы абсолютно равнодушно выслушали сообщение о том, что у них теперь другая хозяйка, но сразу же оживились, когда приказной сказал, что это Анна Андреевна. В толпе прошла волна оживления, и на некоторых лицах появились улыбки. А староста, седой старик с клюкой, неожиданно в пояс поклонился новой барыне.
В Калугу Анна возвращалась необычно притихшая, мне даже показалось, что у неё на глазах стоят слёзы.
Подъезжая к Калуге, Анна непривычно дрожащим голосом сказала:
— Мой батюшка всегда возмущался, что император Александр оказался неблагодарным монархом и не дал воли своему народу, спасшему его и Отечество. Крестьяне ведь такие же люди, как и мы. Разве новорождённого дворянина можно отличить от крестьянина? Даже государи такие же, когда их принимает акушерка. Как можно доводить своих мужиков и баб до такого, что у них такие потухшие глаза и они, наверное, даже разучились улыбаться?
Когда я собрался отправить посыльного к Константину Владимировичу, Анна попросила:
— Саша, пригласи, пожалуйста, господина Соловьёва к нам, а не в ресторан. Я не хочу сегодня идти туда.
Против такого предложения я ничего не имел, и через час мы принимали гостя у нас в нашей скромной гостиной.
Ужин немного задерживался. Константин Владимирович был большим любителем сибирских пельменей. Поста он не держал, но сегодня пельменей в меню не было, и Анна распорядилась приготовить их специально для нашего гостя. Ожидая, когда принесут ужин, мы прошли в кабинет.
— Ознакомьтесь, Константин Владимирович, с моими соображениями, — я протянул господину инженеру листы с изложением своего представления об организации добычи угля.
Константин Владимирович долго и очень внимательно читал написанное мною. Наконец он закончил чтение, отложил листы и поднял на меня взгляд.
— Мне совершенно нечего добавить, и даже нет смысла вам давать читать свои скромные предложения. Там нет ничего принципиально отличного от ваших соображений. Так, детали. Кроме работы угольного склада. О чём вы вообще не написали, но это, — господин горный инженер дёрнул губами и слегка махнул руками, обозначая незначительность этого вопроса, — а организация работы шахты у вас вообще, на самом деле, революция, даже страшно такое читать.
— Анна Андреевна предсказывает, что заводчики обратятся к государю с требованием судить меня и предать смерти, — я даже сам не понял, это ирония с моей стороны или грустная констатация предстоящего.
— Не сомневаюсь, да только уверен, что это сработает так, что ваши прибыли перекроют все их глупые аргументы, и жадность окажется на первом месте, — Константин Владимирович криво ухмыльнулся. — Помяните моё слово: пока глупцы будут лбы расшибать перед государем, те, что поумнее, тот же ваш дядюшка Алексей Васильевич, который, поверьте мне, великолепно умеет считать любые деньги — и свои, и чужие, — сделают то же самое.