Получилась приличная сумма — более чем сто тридцать тысяч ассигнациями.
Я знатный калужский дворянин. Сосновку мои предки получили во владение ещё при Рюриковичах. Тогда, правда, земли было побольше, в процессе больше половины, а конкретно всё что было за речкою, ушло к владельцам Торопово.
Но вот теперь я возвращаюсь из Москвы владельцем своей родовой Сосновки и заречного Торопово. Всё когда-то проданное моими предками, я вернул и даже более того.
Богатое и преуспевающее Торопово всё полностью теперь принадлежит мне.
Меньше чем за полгода я расплатился со всеми долгами родителей и скоро расплачусь с долгами братьев. В Калуге у меня преуспевающее дело.
Скоро под венец я поведу прекрасную женщину, которая ещё недавно потерпела жизненную катастрофу, а теперь благодаря мне вновь расцвела. Никто, кроме неё, не знает, что из катастрофической ситуации меня спасла она, моя невеста, своим приданым, полученным мною заранее.
И это союз равных во всех отношениях. Она тоже знатная, так же как и я, и успешна финансово.
Все свои дела я пока делаю или один, или в сотрудничестве с Анной, где у нас полнейшее доверие.
В её купеческие дела я не посвящён, и не потому, что мне не доверяют. Всё дело в том, что Анна занимается серьёзными многомиллионными делами не одна. С ней как минимум работают двое. И моё вмешательство или не нужное знание может принести им огромные убытки.
О том, как я сумел такое совершить в России, не знает никто, кроме нас двоих. И даже более того, во всём мире это знают только трое.
У меня сто тридцать тысяч рублей ассигнациями, и это совершенно свободные деньги. Абсолютно все долги заплачены. Даже в Париж, по большому счёту неведомому мне Шарлю, я отправил деньги.
К словам старого солдата я отнёсся серьёзно и решил, что на эти деньги найму инструкторов по стрельбе, фехтованию и тому, что называется в моём XXI веке рукопашным боем. Деньги помогут мне заполучить на какое-то время опытного офицера с Кавказа из числа казаков, среди которых сейчас формируются первые пластунские подразделения.
А когда Василий будет освобождён, я постараюсь узнать эту тайну мадридского двора: добраться до паши работорговца русскими офицерами, а затем до его хозяев, где они там сидят — в Стамбуле или возможно в том же Лондоне.
Анна и Ксюша остались в Сосновке, а я утром первого декабря поспешил в Калугу.
Для окончательного оформления моих прав на Торопово осталась формальность: регистрация купчей в палате крепостных дел Калужской губернии и официальное введение меня во владение.
Для этого со мной едут приказной из крепостной палаты, пристав и писарь. Это мероприятие — совершеннейшая формальность. В Торопово каждой собаке уже и без положенного объявления всё известно. Но таков порядок.
На площади подле церкви собралась большая часть тороповских, и приказной палаты провозгласил меня владельцем Торопово. Всё это на мой взгляд было довольно комично.
Я распорядился покормить прибывших со мной и после этого поскорее отправить их в Калугу. А сам направился к дому приходского священника.
Отец Пётр, выполнив свою миссию, тут же уезжает. Большая комфортабельная карета стоит перед крыльцом дома. Аренда такого экипажа стоит огромных денег, но жена священника — лежачая больная, и вариантов нет.
Когда я пришёл, несчастную страдалицу уже максимально комфортно устроили в карете, и мужики выносили из дома последние вещи.
Отец Пётр, уставший, с синяками под глазами, вышел из дома одетый уже по-дорожному. Вместе с ним вышли Дуняша и Кузьма со своей матушкой.
У них были красные заплаканные глаза. Женщина шла тяжело, опираясь на руку сына.
Я, естественно, сдержал своё слово, и она получила вольную, подписанную мною тут же в крепостной палате, когда я официально стал хозяином имения Торопово.
В эту же минуту свободными людьми стали Кузьма и Дуняша.
Кузьма получил у матушки благословение на брак, и я решил предоставить им свободу выбора.
В том, что они останутся уже свободными людьми со мной, я не сомневался, но какой-то червячок сомнений был. И чувство облегчения и радости от того, что ты не ошибся, которое охватило меня, когда они сказали, что остаются в Калуге, было очень приятным.
— Прощайте, Александр Георгиевич, — сказал отец Пётр с какой-то печальной интонацией. — Нам надо спешить. Лизоньку ждут в Саровской обители. Это её последняя воля — умереть в тех святых стенах. Я после этого отправлюсь за Урал туда, где мне будет назначено служить. А у вас, — он неожиданно довольно улыбнулся, — будет служить отец Павел.