В это время из дома вышел незнакомый священник лет тридцати пяти под руку с женщиной, которая, естественно, должна являться его женой.
— Отец Павел служил в том же полку, что и я. И также решил оставить службу после увиденного и пережитого на войне. Только я видел страдания и муки нашего православного народа, а отец Павел видел несчастных, оказавшихся меж двух огней — нашей армией и османами. После заключения мира, когда мы уходили в Россию, отец Павел помог уйти с ним нескольким сербским братьям, семьи которых неизбежно были бы вырезаны турками. Они который год мыкаются по России, и нигде им не рады.
С какой целью отец Пётр всё это мне рассказал, было совершенно ясно. Я молча выслушал его и хотел просто принять к сведению услышанное, как внезапно у меня произошло озарение.
— А скажите, отец Павел, что представляют из себя эти семьи?
— Они очень многочисленные, в семи семьях почти полтора десятка мужчин, способных носить оружие и быть воинами и в то же время пахать землю и строить себе дома.
— А почему столько лет они не могут найти пристанища в России? — удивился я, — ведь война с Турцией закончилась больше десяти лет назад.
— Они в Россию ушли позже, в 1835 году, но всё равно у меня нет ответа.
Кузьма закончил прощание с матушкой и помог ей сесть в карету. После этого отошёл ко мне. Стоящая сзади Дуняша крепко взяла его за руку.
Отец Пётр сел в карету, кучер плотно закрыл дверь и вскочил на козлы.
— Трогай, — я махнул рукой.
Тороповская история одноимённого села закончилась. Несколько веков здесь жили, умирали, любили и страдали люди, носившие эту фамилию.
Они дали селу название по своей фамилии, когда получили эти тогда ещё полупустынные земли, куда выводили крестьян со своих захудалых, дышащих на ладан деревенек из других областей России, разорённых и забитых царём Иваном Васильевичем.
Я повернулся к нашему новому приходскому священнику.
— Мы с вами к этому вопросу, отче, вернёмся в ближайшее время, — тихо, чтобы услышал только священник, сказал я.
Но мои слова услышала и его жена. Она подняла на меня свои глаза, и в них была такая мольба и боль, что мне стало не по себе, и я даже не смог толком разглядеть новую матушку.
— Ваша жена сербиянка? — зачем-то спросил я, хотя это было очевидно.
— Да, — коротко ответил отец Павел.
— Устраивайтесь пока, — я повернулся к Антону, тороповскому старосте, который сзади всех о чём-то тихо разговаривал с Андреем.
Высокий сорокалетний мужчина, чисто и опрятно одетый, вызывал у меня симпатию, когда я сталкивался с ним.
Получив приказ распродать скотину, Антон не стал спешить, резонно предположив, что она мне будет очень интересна. А то, что я первый, кому будет предложено купить имение, Антон узнал первым.
— Антон, командуй мужикам, чтобы расходились. Нечего глазеть. Сегодня ничего больше не будет.
Я уехал в Сосновку. Мне немного непривычно, что вот теперь такое богатое и сытное имение мне принадлежит.
Отдохнувшая и весёлая Ксюша в компании с мамой совершила экскурсию на коровник. Девочка была в каком-то диком восторге от увиденного.
Огромные коровы, медленно жующие сено, встретили её протяжным низким мычанием и никакого волнения. Ксюша погладила пару раз коровьи морды. Дала специально выделенную для этих целей краюху хлеба.
Кульминацией похода была дойка.
Я всегда, ещё в далёком совдеповском детстве, испытывал какой-то трепет в первые секунды начала дойки, когда струйки молока начинают громко и гулко бить в дно ведра.
Сейчас таких вёдер ещё нет, они появятся только через несколько десятков лет. Но всё равно, пусть нет этого проникающего в душу звука, ручная дойка очень волнительна.
Сразу же после дойки Ксюшу угостили парным молоком. Девочка была в совершеннейшем восторге и спросила у Анны, почему у них нет коров.
Коровы, конечно, в имении Анны были, но немного не такие, а самое главное — коровник был совершенно другой.
У меня в коровнике везде чистота, светло и тепло. Отделение для дойных коров, конечно, не отапливается, как родильное, через него всего лишь проходят две магистральные трубы. Но они всегда немного поддерживают температуру воздуха. И в коровнике ровная приятная атмосфера.
Анна увидела моё волнение и поспешила ко мне.
— Ты чем-то взволнован, что не так?
— Нет, всё так. Просто не верится, что у меня нет долгов, я хозяин Торопово. Ты не представляешь, как мне было одиноко, когда я вернулся из Парижа. Как было страшно жить одному на белом свете. И непонятно было, зачем я живу. И вот прошло всего несколько месяцев. Я не одинок, у меня есть ты. Есть смысл моей жизни.