Пока мужики выполняли мой приказ, я спросил у подошедшего Константина Владимировича:
— Справитесь без Серафима Михайловича с фундаментом для паровой машины?
Управляющий шахты коротко глянул на меня и, опустив глаза в землю, глухо ответил:
— Если честно, не знаю. Что такое портландцемент, я знаю, и английский патент юридической силы в России не имеет, но нужны люди… — Константин Владимирович закашлялся на ветру.
Буквально ниоткуда налетел порыв ветра и бросил нам в лицо мелкую снежную пыль.
— Хорошо, давайте так решим, — я тоже отлично знаю, что такое портландцемент, но господин управляющий прав: нужны люди, которые умеют его делать и работать с ним. — Время пока терпит. Собирайте камни. Я отвезу старика к себе и попрошу местных специалистов полечить его. Думаю, через неделю все прояснится.
Заезжать в имение Анны я не стал, зная, что она ждет меня в Калуге. По дороге я решил, что ей ничего рассказывать не буду.
Староста пришел в себя, я налил ему немного коньяка, и он стал как огурчик — свежий и добренький.
— Серафим Михайлович, давай так договоримся: ты Анне Андреевне ничего не скажешь, а я постараюсь с этим разобраться.
— Хорошо, барин, как скажете.
Но я, наивный юноша, недооценил свою любимую женщину. Анна сразу же поняла, что тут дело нечистое, и я только успел сказать:
— Анечка, с нашим… — как она необычайно резко оборвала меня:
— Саша, не надо мне врать. Я вижу, что случилось что-то нехорошее. И ты поступаешь подло по отношению ко мне, но самое главное — по отношению к нашему старосте. Посмотри на него, ты своей ложью убиваешь его.
Я посмотрел на старосту и не увидел ничего убивающего его. Я уверен, он еще очень крепкий старик. А вот что Анна сейчас разрыдается, я увидел точно, на все сто.
Она, похоже, поняла, из какой оперы происшествие.
— Саша, скажи лучше сам, пожалуйста. У нас врагов достаточно, и мы можем пропустить удар.
Возможно, я поступил неправильно, рассказав Анне о случившемся, но она, выслушав меня, повеселела и неожиданно попросила у меня разрешения послушать первоисточник.
Бедный Серафим Михайлович действительно, наверное, был близок к чему-нибудь плохому, когда Анна попросила его подробно, не избегая гадких слов, особенно в ее адрес, все повторить.
Он никак не мог начать свой рассказ, и Анна решила его простимулировать.
— Серафим Михайлович, я вас очень прошу собраться и выполнить мою просьбу. Я предполагаю, чей разговор вы слышали, и ваш рассказ может подтвердить мои предположения. И горе тогда этим говорунам, я вполне могу организовать им получение ощущений на конюшне. Только, скорее всего, на моей, а не на тех, что они вам обещали.
Я, честно говоря, не сразу въехал в витиеватую фразу Анны, особенно в той части, кого она собирается выпороть на своей конюшне. Первая мысль была, что она угрожает старику-старосте.
Но он Анну отлично понял, вдруг по-молодому задорно улыбнулся и начал складно рассказывать. И в этот момент я понял смысл ее фразы.
Анна Андреевна хочет вычислить этих «говорунов» и потом каким-то образом побеседовать с ними на конюшне, приказав своим мужикам выпороть этих господ.
Когда староста заканчивал свой рассказ, я взял себя в руки, и мне стало интересно, что будет дальше.
Выслушав нашего старосту, Анна, как ни в чем не бывало, сказала ему совершенно спокойным голосом:
— Спасибо, Серафим Михайлович, — и, повернувшись ко мне, продолжила: — Александр Георгиевич, распорядитесь, чтобы нашего уважаемого старосту положили отдохнуть.
И вышла из прихожей, где мы беседовали.
Естественно, это всё было позерство перед крепостным мужиком, хоть и очень старым.
И пока я распоряжался, чтобы старосту разместили на отдых, Анна, уйдя в спальню, вволю нарыдалась.
Когда я пришел к ней, Анна молча обняла меня, а затем положила голову мне на грудь, и так мы простояли минут десять, не меньше. Потом она подняла голову, и я не узнал ее.
И дело было не в ее заплаканных глазах и опухшем от слез лице. Меня поразило выражение ее глаз.
— Саша, я знаю, кто это сказал, и горе этим людям. А ты постарайся со своими гайдуками пройти курс обучения и не расставайся с ними. Этих людей сейчас тут нет, но после Святок, а скорее даже после Крещения, они появятся. И пригласи господина жандарма на ужин. К нам он не пойдет, а от отдельного кабинета в ресторане не откажется.
Наступившая ночь была одной из немногих, когда мы не занимались любовью. Анна не спала и всю ночь молча лежала, положив голову мне на грудь. Утром она вопросительно-утвердительно сказала: