Я только развел руками — это было идеальное решение.
Через неделю я начал интенсивные занятия с сербами. Мы обо всем еще раз переговорили со всеми заинтересованными лицами, в первую очередь с приказчиком Анны Матвеем Филипповичем, специально приехавшим в Сосновку.
Я всем своим людям в обеих имениях сказал, что временно всеми вопросами будет заниматься Анна Андреевна.
В Калуге в ускоренном темпе была оформлена куча бумаг, различных доверенностей и еще всякой чепухи, которая была необходима, по словам Матвея Филипповича. Почти все они были, на мой взгляд, чистой воды перестраховкой, но ему виднее.
Мы совершили кучу визитов в Калуге и, естественно, побывали на шахте и в Воротынске.
Анна Андреевна везде уже успела себя зарекомендовать с самой лучшей стороны перед всеми нашими людьми, и никто не высказал никакого недовольства, что временно она будет всем руководить.
Скрыть происшедшее в Сосновке было нереально, да никто и не собирался это делать. И поэтому, когда мы приехали в Калугу, на на нас, а на мою супругу в особенности, все и почти везде смотрели с каким-то мистическим ужасом и переходящим иногда границы подобострастием.
Всё везде делалось с какой-то невероятной скоростью. В губернском управлении, где мы оформляли какие-то доверенности и кучу всяких документов, касающихся купечества Анны, наверное, остановилось всё, что возможно.
Писцы тут же бросились оформлять необходимое; я никогда не думал, что с такой скоростью можно писать пером. Никаких «подождите» или «зайдите, например, через три дня». Только «сию секунду изволите» или, например, чуть ли не «сей момент». Мне показалось, что даже губернатор был на полусогнутых, когда мы нанесли ему визит.
Нигде никто не удивился и не пытался выяснить, почему вдруг Александр Георгиевич Нестеров передает своей супруге ведение всех дел без всяких ограничений.
Это очень контрастировало с реакцией наших людей: Вильяма с персоналом наших заведений, Саввы, господ инженеров, занятых на шахте, и народа в наших имениях. Силантий вообще воспринял случившееся просто как данность, никак не высказав своё отношение к этому.
Надо отдать должное Дмитрию Тимофеевичу. Своего удивления Самохвалов скрывать не стал, но подобострастия с его стороны не было никакого. Наверное, в случившемся несколько лет назад в их отношениях было что-то такое, что задело какие-то тайные струны его души, и он Анну оценивал как-то по-другому, в отличие от почти всех других.
Так же нисколько не изменилось отношение к моей жене купца Воронова. Он сразу же после нашего появления нанес нам визит и предложил вариант своего более деятельного участия в делах «Общества». Такие предложения были очень своевременны, у нас была ситуация, которую на сто процентов характеризовали слова: «кадры решают всё». Интересно, в этой моей новой реальности он будет или нет?
Вечером нашего приезда в Калугу нам нанесли совместный визит господа Иванов и Волков.
Андрей Григорьевич пришел попрощаться с нами перед своим предстоящим отъездом в Петербург. Высочайшие повеления и императорский рескрипт были доставлены из столицы в полдень, и они произвели в Калуге эффект разорвавшейся бомбы, которая никого не ранила, но контузила абсолютно всех чиновников нашего губернского города.
И дело было не в их беспрецедентном содержании — были еще живы те, кто мог рассказать о «чудесах» Павла Петровича и его матушки. Главным удивлением был рескрипт на имя Андрея Григорьевича Иванова. И не то, что там было написано, а сам факт.
Чиновник такого уровня и императорский рескрипт? Да вы что, господа, такого быть не может! Но оказалось, может, и Андрей Григорьевич не только дал мне подержать его в руках, но и самому прочитать написанное. Также как и императорские Высочайшие повеления.
Статский советник Иванов, прыгнув через несколько ступенек Табели о рангах и должностей, через которые проходят сейчас практически все чиновники Российской империи, убывает в Санкт-Петербург.
За него чуть ли не в смертельной схватке сошлись два графа и министра: министр внутренних дел Строганов и министр финансов Канкрин. И император принял Соломоново решение: статский советник Иванов будет начальником отделения в министерстве внутренних дел и одновременно советником начальника одного из отделений ведомства Егора Францевича.
Это временный вариант. Летом, когда окончательно отступит угроза голода и более-менее станет понятно, что ожидать осенью 1841 года, Андрей Григорьевич полностью перейдет в министерство финансов и будет заниматься преимущественно вопросами идущей сейчас в России денежной реформы.