Вишенка на торте — орден Святого Владимира четвертой степени.
Вишенка на другом торте — орден Святой Анны третьей степени. Его кавалером стал мой протеже Иван Прокофьевич Волков. Про его душу рескрипта нет, но достаточно и Высочайших повелений.
Как и Андрей Григорьевич, он прыгает через классные чины и производится в надворные советники. Продвижение по службе вообще ошеломительное: Иван Прокофьевич занимает должность господина Иванова. И русским языком в отношении обоих было написано, что «при проявлении особых заслуг и прежнего усердия в течение трёх лет иметь право на представление к следующему чину».
Для Иванова это пост губернатора, председателя казенной палаты или даже директора департамента в министерстве. А для Волкова — пост прокурора или даже вице-губернатора. И это уже не слухи из так называемых «достоверных» источников, а информация под которой стоит подпись императора.
Для меня ценно, что оба признают наши с Анной заслуги в их служебных успехах. Андрей Григорьевич не скрывает, что сработавшая идея тесной кооперации с соседями, а особенно никогда еще не бывалого в России прямого подчинения всех хлебных магазинов губернской комиссии по продовольствию, — это заслуга господина Волкова, автора и самого деятельного в её реализации.
Эта мера сработала лучше всего. Что там творится в общественных магазинах общин, волостей и уездов — реально большая тайна. А уж тем более у помещичьих крестьян и самих господ вообще не известно ничего. Система хлебных магазинов и, соответственно, комиссия продовольствия — это про государственных крестьян, а о частных пусть помещик думает.
Каким-то образом они пробили идею ввести прямое подчинение всех хлебных магазинов, в том числе и частных, губернатору, который делегировал это право в комиссию по продовольствию. Возмущение некоторых помещиков было, но господин Иванов оказался большим дипломатом, и его слово было подкреплено купеческим словом Анны Андреевны и Самохватова с компанией.
Император, который буквально несколько месяцев назад отверг эту идею, он и его министр Киселев поддерживали децентрализованное управление государственной деревней, а уж никак не собирались влезать в дела частных крестьян.
Но тут угроза голода уложила звезды так, что в нашей губернии как эксперимент прокатило.
И вот теперь господа Иванов и Волков пожинают его плоды. А у меня немного кружится голова от реальности этого события, которое в моей первой жизни в 21 веке просто было невозможным — император Николай Павлович рискнул влезть, причем конкретно, в дела помещиков.
Он русским языком положительно оценивает деятельность двух калужских борцов с голодом, очень щедро награждает их и повышает по службе, и прямым текстом пишет чтобы Андрей Григорьевич занялся этим во всероссийском масштабе.
Иван Прокофьевич сразу же переезжает в шикарные апартаменты, освобождаемые Андреем Григорьевичем. Он теперь может позволить себе их снимать. Тем более, что для него не тайна, что последние два месяца его начальник не платил мне арендную плату, и, думаю, Иван Прокофьевич резонно рассчитывает на такую же льготу.
Андрей Григорьевич, кстати, сказал мне, что в ближайшие недели начнется эмиссия новых денежных знаков — кредитных билетов. Разглашать такую информацию не совсем хорошо с его стороны, но он, на мой взгляд, очень обязан нам с Анной своими успехами, понимает это и в меру своего служебного положения помогает своим «партнерам».
Не знаю как, я просто не могу вникать во все эти финансовые заморочки — в моей голове сейчас совсем другое, но Анна говорит, что это знание принесет нам определенное количество денежных знаков.
Не занимается подобострастием, естественно, подполковник Дитрих. Он знает подноготную происходящих событий и занят своим непосредственным делом.
Я даже за все это время видел его всего дважды, и оба раза он наскоро завтракал одной кашей и
чашкой чая. Мне он только сказал, что подчищает хвосты господина Каневского.
Калужское дворянство я знаю очень плохо, вернее, не знаю совсем, но Анна сказала, что человек двадцать по губернии внезапно снялись с насиженных мест и отъехали кто куда.
Вернувшись в Сосновку, я вздохнул с облегчением, чуть ли не в буквальном смысле каторга для меня закончилась, и я полностью могу посвятить себя своей подготовке к кавказскому походу. Был, правда, один очень тревожащий меня момент — беременность Анны. Я опасался, не чрезмерно ли для неё в одиночку заниматься нашими делами.