Мы не суворовские чудо-богатыри, и навыка совершать такие марши у нас нет. И, похоже, отставной полковник это понимает, а так как с бюджетом он не ограничен, то марш он организовал на все деньги.
На двенадцатый день мы достигли Новочеркасска и переправились через Тихий Дон. Он был действительно тихим и величественным. Могучая река, ширина которой здесь около трехсот метров, величественно несла свои воды к морю.
Когда-то это была пограничная река, но сейчас на ее берегах стояла тишина. Донские казаки от мала до велика ловили в его водах рыбу и слагали о нем красивые протяжные песни.
В его устье стоит старинная крепость Азов, за обладание которым больше ста лет донские казаки, а затем Русское государство и империя пролили немало крови. Но уже сейчас ее военное значение равно нулю.
Между ним и Новочеркасском, столицей Области Войска Донского, возник и растет новый город — Ростов-на-Дону, который скоро затмит их, станет одним из крупнейших городов юга России и негласной столицей региона.
Левый берег Дона освоен несравненно хуже, и жизнь там намного опаснее. Еще недавно, по крайней мере, есть старики, которые это помнят, чуть ли не до низовских станиц левобережья доходили отряды горцев, совершавшие набеги на своих соседей. И сейчас здесь населения живет намного меньше, и огромная его часть — служивые люди.
Сразу же видна и разница в достатке живущих на различных берегах Дона.
Согласно дорожной карте России, до Екатериноградской станицы, где нас будет ожидать Виктор Николаевич, — пятьсот семьдесят пять верст. Мы должны преодолеть их максимум за девять суток. И если мы сделаем это быстрее, то это будет нам большим плюсом.
В Екатериноградской нас будет ждать отставной подполковник с несколькими своими людьми. Лошадей мы там менять уже не будем — последняя смена накануне. Короткий отдых, знакомство, и на раз-два выступаем по Военно-Грузинской дороге.
Рабочая легенда: мы едем в Персию, естественно, через Грузию. Так проще и безопаснее. Но во Владикавказе мы должны будем резко уйти с нее влево, в горы, в сторону Чечни; там идти сначала по казачьим тропам Кавказской пограничной линии, а потом уйти и с них ходим с них и идти вообще неизвестно где.
Горцы-проводники, которым доверяет Виктор Николаевич, должны вывести нас к проклятому горному аулу, название которого я не запомнил.
Уже в районе Ставрополя надо держать ухо востро. В редкую стежку еще недавно сюда совершались набеги горских отрядов. А вот за Георгиевском встретить какой-нибудь горский отряд очень легко, особенно если русские будут ехать малочисленным отрядом.
На нашу сотню они, конечно, не нападут — это большой отряд по местным меркам. Станицы здесь и, соответственно, почтовые станции с постоялыми дворами, стоят достаточно часто, а вот между ними очень часто степь или лес и никакого русского населения. В этих местах вполне могут обстрелять, одним словом, надо не терять бдительность.
Утром тринадцатых суток, хорошо отдохнувшие, после тщательной проверки готовности, мы продолжили свой марш.
Цветущим краем эти места начнут становиться через десятки лет, а сейчас это совершенно дикие места. Если в России девятнадцатого века до Дона, которую я увидел краем глаза, кое-где попадалось знакомое мне по двадцать первому веке.
Мне в моей первой жизни доводилось бывать на Кавказе и не один раз, но то, что увидел сейчас это совершенно другой мир — ничего знакомого. Иногда даже возникало ощущение какого-то чуть ли не сюрреализма или по крайней мере инопланетного мира.
Где богатые чистые города и ухоженные станицы, утопающие в цветах и садах, где бескрайние поля, уходящие за горизонт, нет даже и намека на мелиорацию. Города и станицы на нашем пути грязные и неухоженные и откровенно бедные. Кавказская война, идущая больше двадцати лет, отбирает всё силы у этого края.
Степь сейчас даже весной производила впечатление выжженной солнцем дотла. Солнце быстро поднималось очень высоко, начиналось пекло, и появлялось только одно желание — пить. Но этого делать бессистемно нельзя, и на марше пьем только по команде.
К вечеру все, кроме офицеров, постоянных сопровождающих Ефрема с Ефимом и временных, от привала до привала, выжаты как лимон. Лошади тоже устали и очень хотят пить.
На второй день — еще тяжелее, потом еще и еще. Апрель месяц, а солнце палящее, как в разгар лета. Местные говорили, что такая жара весной — большая редкость, но мне от этого было не легче.
На пятый день я уже начал плохо понимать, что происходит, и держался буквально на последних силах. А потом вдруг, после очередного привала, что-то в моем организме перещёлкнуло, и резко все изменилось. Мое физическое состояние резко улучшилось, и я стал бодр и весел.