— Я заменю, — неожиданно говорит Василий, отложив свою миску. — Идите, Аслан, к своим, собирайтесь, завтра надо уйти. С русским начальством я буду говорить. Если надо, то и с самим Наместником. Вам разрешат вернуться, и никого не тронут, — кривая язвительная усмешка скривила чисто выбритое лицо брата. — Мое слово будет тверже ермоловского. Идите, собирайтесь, — повторил он.
Василий протянул руку и налил себе полную кружку местного крепкого вина. Я попробовал его и решил, что градусов в нем многовато. Да и оно мне просто не понравилось — редкая кислятина, и сразу же ударила в голову.
Но Василий спокойно его выпил и, отправив в рот два сухаря, начал громко и аппетитно хрустеть ими.
— Хорошо-то как, господа, вот теперь я верю, что мы отсюда выберемся.
Через несколько минут у костра мы остались вдвоем.
— А этот твой Андрей действительно сын Пелагеи? — неожиданно спросил Василий, приподнявшись с бурки, на которой он лежал, вытянув ноги в сторону костра.
— Действительно, — подтвердил я.
— А ты знаешь, Сашка, я ведь почти не помню нашу Сосновку. Мне кажется, это было очень давно и не со мной. Когда вернемся, я сразу же подам в отставку, не хочу больше служить, — Василий откинулся на бурке. — Наслужился, сыт по горло.
Полежав молча несколько минут, он поднялся и, скрестив ноги, сел на бурке.
— То, что Петр погиб, я успел узнать, — Василий взял кружку, из которой пил местный алкоголь, и понюхал ее. — Редкостная гадость. Каждый раз, когда приходилось пить, вспоминал наливки Пелагеи.
— Хочешь, налью?
— Нет, когда выйдем — тогда.
Василий встал и налил себе еще миску похлебки.
— Какая же она вкусная. Тут последнее время уже голодать пришлось. У местных баранов почти не осталось, а коров съели уже давно. Волей-неволей придется идти к губернатору.
— Не придется, я на всё это дело кучу денег выделил, но даже если всё окажется потрачено, знаю, где взять.
— Ишь ты, богатенький ты какой стал. Но ежели так, то хорошо.
Василий доел похлебку и неожиданно спросил:
— А где Лиза, жена Петра?
— В Ярославле, со своими девочками у брата. Недавно письмо мне прислала. Я её в Сосновку звал. Она написала, что приедет, когда вернусь.
— А замуж не вышла?
— Да вроде нет? А с какой целью интересуешься?
— Всё с той же, Сашка, интересуюсь. Если бы она за Петра не пошла, я бы ей свою руку предложил. Она мне каждую ночь снилась в этом аду. Только благодаря ей тут умом не тронулся.
Южная весна. Даже в горах — это южная весна. За два дня ситуация изменилась радикально, и мы за три дня вышли к Камбилеевке. Я всё опасался какой-то погони, совершенно не знаю почему. Из головы не шли слова покойного подполковника, что у нас мало времени.
Горцы уходили налегке, взяв только достаточно скудный домашний скарб. Всю скотину они действительно порезали за месяцы осады. Всего с нами ушло двести человек, в основном женщины и дети. Мужчин старше восемнадцати лет всех возрастов было тринадцать человек.
Из села я уходил последним, так как не верил никому, что турки останутся живыми. Поэтому и решил сам в этом убедиться. Когда Андрей доложил, что в селе никого не осталось, я подъехал, открыл ближайшую саклю с пленными и только после этого мы покинули село.
Всю дорогу назад я прикидывал, в какую сумму мне выльется эта экспедиция. Виктор Николаевич погиб, и я теперь не знаю, как мне искать концы. Но всё разрешилось совсем просто.
Уже на подходе к Камбилеевке ко мне подъехал Ефим.
— Их высокоблагородие, когда были ранены, перед тем как послать за вами, сказали, чтобы я вам вот это отдал, когда выйдем, — он протянул мне измятый лист бумаги, с одного края пропитанный кровью.
Я развернул его и прочитал:
«Я вложил в это предприятие всё, что у меня было. Если у вас, Александр Георгиевич, осталось что-то из обговоренной нами суммы, потратьте их на вами обещанное».
Так что моё обещание Василию выполнить мне не сложно. А при необходимости потраченное из отложенной суммы на помощь горцам найду чем пополнить.
На Камбилеевском посту нас ожидал очень раздраженный и нетерпеливый жандармский подполковник. С ним была казачья полусотня в качестве караула.
Я ехал впереди всех и придержал поводья, увидев летящего навстречу красивого офицера.
Глядя на него, я не смог удержаться от радостной улыбки и этим вызвал непонятную вспышку гнева.
— Вам, молодой человек, надо не улыбаться, а плакать, — кипя каким-то праведным гневом, с места в карьер начал он наезжать на меня.
— Это почему так, — я сделал паузу и закончил, — подполковник.