Василий начал говорить каким-то необычайно просительным тоном. И мне стало его ужасно жалко.
— Мы с тобой теперь вместе, и тебе не придется ничего такого больше делать и решать. Будешь свою Анечку любить, детишек с ней стараться почаще, чтобы Нестеровы размножились. Деньги для них будешь зарабатывать. Ты своим коровам хвосты крутить будешь. Здесь, в Теберде, санатории строить. Ты же понимаешь, Государь-батюшка аж на целых пятьдесят лет тебе и твоим детям выдаст привилегию. И ты, кстати, за заслуги получишь Святого Владимира четвертой степени, возможно, что еще и Георгия. Тут уж что Николаю Павловичу в голову взбредет.
— И это всё следствие твоего разговора с генералом? — только и оставалось мне спросить Василия.
— Да, я ему рассказал кое-что, слышанное у Османа в плену. И свои предположения. Государь сейчас, кстати, где-то на юге и возможно, что даже Головин не вписывал текст в чистые листы. За неделю фельдъегеря вполне доскачут до Новочеркасска и обратно. Мы с тобой, Сашка, теперь вместе, и я думаю, что будем дальше жить спокойно.
— Я обещал Виктору Николаевичу разыскать его сына, — об этом я до поры до времени Василию не говорил.
— Ну тогда придется нам еще Египет посетить. С этой сукой Николай Павлович, думаю, быстро теперь разберется, и мы сплаваем с целой английской эскадрой в Александрию, — Василий говорил серьезно, и я ему поверил.
— А ты думаешь, наш Государь сделает это, потребует у королевы? — засомневался я.
— Конечно, — Василий говорил об этом уверенно, как о решенном деле. — Раз подполковник Судаков тебя просил об этом, то Государь не откажет. Только зря ты мне этого сразу не сказал, придется дополнительно письмо генералу писать, в глаза опять лезть. Хотя теперь ты точно Георгия получишь, а после Египта — второго.
Самое удивительное, что царским милостям, транслированным на нас генералом Головиным, никто не удивился, и всё восприняли это как должное, даже Андрей.
Конечно, нижние чины, освобожденные нами, ликовали, еще бы: их ждет не продолжение тяжелой и опасной службы, а увольнение по царской милости совершенно свободными и богатыми людьми. Все получат больше тысячи серебряных рублей, и это большие деньги.
Любой точно обустроится в выбранном месте, купит землю, например, пятьдесят десятин в нашей губернии стоят в этом году не больше пятисот рублей. На остальное можно завести очень крепкое хозяйство. Так что наших нижних чинов наградили действительно по-царски.
Как поется в песне: наши сборы не долги. И получив такие известия о царских милостях, все наши люди быстро собрались, и уже следующим утром мы начали покидать Екатериноградскую.
Сначала надо всем заехать в Ставрополь, там всех ждут царские выплаты. Конечно, прежних темпов нет, но к моему удивлению, за день мы все равно проехали тридцать семь верст до станицы Павловская.
Станичные власти нашу орду встретили неожиданно для меня радушно и даже радостно, но ларчик открылся очень быстро.
Оказывается, в каждой станице до Ставрополя нас будет ждать офицер со взводом казаков. В Павловской нас встретил гусарский офицер, хороший знакомый Василия по гвардии.
Он для нас с Василием приготовил отдельное жилье для короткого ночлега, и я сразу же понял, что это неспроста: он хочет с нами о чем-то поговорить, как говорится, тет-а-тет.
Когда мы расположились, гусар пришел к нам с каким-то вином и французским коньяком. Поставив бутылки на стол, он вопросительно посмотрел на Василия. Тот махнул рукой:
— Не опасайся, Николя, это преданный человек моего брата, можно смело говорить, тем более двери и окна будут плотно закрыты, — услышав имя Николя, я даже вздрогнул от неожиданности.
Слова о преданном человеке относились к Андрею. В его преданности я никогда еще не сомневался ни на секунду, а Василий сделал свои выводы.
Коньяк был самый любимый мною, и я сразу же это отметил, а гусар Николя, заметив мой взгляд, рассмеялся.
— Вы знаете, Александр Георгиевич, убитый вашей женой господин Каневский был для многих кость в горле, надеюсь, понимаете почему. Ваш покорный слуга в том числе. И все уже знают, все его долги велено считать недействительными, и если кто-то осмелится предъявить их, то надо незамедлительно доложить об этом господам жандармам. Так что у вашей жены в Петербурге в императорской армии много поклонников, в армии, я думаю, тоже достаточно. По крайней мере, здесь на Кавказе — несколько десятков.
— А что сей господин был столь искусен в картежных играх и почему такое количество офицеров с ним играло? — удивился я.
— А вот это самое удивительное. Все знали, вот ваш брат не даст соврать, что с ним лучше не играть, но он как бес очаровывал всех. А когда его ловили на шулерстве, как Василий однажды, то сразу же извинялся, выигранное возвращал и тут же исчезал на какое-то время. А потом возвращался, и всё по новой. А про ваш приезд на Кавказ слух-то пошел, а уж когда… А про то, что вы именно этот коньяк предпочитаете, быстро известно стало. В вашем ресторане некоторые уже побывали.