Так как «никто и никогда» и т. д., то Лернер, наконец, подверг сомнению утверждение Анненкова. Критицизм похвален и необходим. Отчего не критиковать и Анненкова, но надо делать это с большой осторожностью, — и каждый занимающийся Пушкиным должен помнить, что Анненков знал о Пушкине многое, чего он не огласил и чего мы не знаем; что он имел перед своими глазами такие рукописи и бумаги Пушкина, которых у нас нет и которых мы не можем доискаться. Ученое, академическое изучение Пушкина в будущем произведет, конечно, точное выяснение, какими именно источниками располагал Анненков. Слабые места работ Анненкова — его суждения и оценки событий и действий Пушкина, и к ним всегда должно относиться критически, имея в виду, что эти суждения проходили сквозь призму его морального сознания. Опровергать же его фактические данные можно только с доказательствами в руках. В данном случае Лернер как раз проявил критицизм решительно без всяких оснований. На самом деле, почему он, например, думает, что Анненков счел этот отрывок принадлежащим к поэме только потому, что на другой стороне листка оказались стихи из «Бахчисарайского фонтана»? Предположение Лернера является совершенно ненужным, лишним, таким, какого мы не имеем права учинять, не зная существующей, но недоступной рукописи, не проделав работы по изучению черновых. Непременное обращение к рукописям — это для пушкиноведения вопрос метода изучения, и на нем надо настаивать с особой силой: иначе изучение жизни и творчества Пушкина не станет научным, работа не станет планомерной и останется в пределах любительского любопытства.
В какой мере указанное предположение Лернера действительно оказывается излишним, покажет изучение чернового текста, который мы привели выше в транскрипции Якушкина.
Он находится, как сказано, в тетради № 2369. На внутренней стороне передней доски переплета этой тетради с росчерками, завитушками написано «27 мая 1822 Кишинев Pouschkin, Alexeef, Пушкин». [Нам представляется правдоподобным принять это число, как дату дня, в который была заведена эта тетрадь для черновых записей Пушкина.] На лицевой стороне 1-го листа довольно тщательно в два столбца переписан «Отрывок» (Ты сердцу непонятный мрак), а на оставшемся свободном местечке в конце второго столбца уписаны стихи 1–8 стихотворения «Иностранке». На обороте этого 1-го листа находится интересующий нас отрывок и конец стихов «Иностранке». Давать исчерпывающую транскрипцию всего написанного на 1-й странице не входит в нашу задачу; для нашей цели вполне достаточно точного ее описания. Страница эта сильно исчеркана. С самого верха, после тщательно зачеркнутого заглавия, идет основной текст, состоящий из 12 стихов с немалочисленными поправками и уже приведенный нами в транскрипции Якушкина. После черты с правой стороны страницы идут перечеркнутые стихи, представляющие развитие той же темы и тоже приведенные нами. А слева, в тесной близости к этим стихам, Пушкин набросал программу «Бахчисарайского фонтана». Этой программы Якушкин не заметил или не отметил, и она по сие время остается не известной исследователям. Программа набросана в шести строчках. Все они зачеркнуты, кроме последней, 6-й; 2-й и 3-й я не мог разобрать. Вот они:
[Гарем]
[…]
[…]
[Монах. Зарема и Мария]
[Ревность. Смерть М. и З.]
Бахчисарай Р.
В последней строке букву Р можно принять и за Ф. Сбоку, наискось написан стих:
Есть еще рисунки: один, полустертый, трудно разобрать; остальные три — женские ножки в стремени.
Но, читая эту программу «Бахчисарайского фонтана», находящуюся на одной странице с отрывком, в непосредственном соединении с ним, мы не можем сомневаться в том, что отрывок этот принадлежит, конечно, к составу поэмы. Следовательно, и утверждение Анненкова — не личное его предположение, и сомнения Лернера являются досадно излишними.