3
В Ямполе быстро узнали, что дочь Калмана Мирьям-Либа внезапно заболела и ее ранним утром увезли в Варшаву. Видели, как карета Калмана проехала через местечко. Аптекарь Грейн пожимал плечами. Как же так? Девушка заболела, но не позвали ни доктора Липинского, ни его, Грейна. Он ведь тоже разбирается в медицине. Разве можно везти больную скользким шляхом, по ухабам и колдобинам? Доктор Липинский, который в тот день как раз приезжал по вызову в Ямполь, тоже был удивлен, сказал, что все это не укладывается в голове. Женщины шептались, что Мирьям-Либа не иначе как беременна, вот ее и увезли, чтобы она там родила. Тирца-Перл, мать Азриэла, расхаживала по дому туда-сюда и повторяла:
— Что же случилось? Как, почему? Могли бы хоть попрощаться заехать!..
— Наверно, не до того было. Может, ее жизнь в опасности, — ответил реб Менахем-Мендл, не отрываясь от книги. По утрам он сидел за столом, изучал Тору и гусиным пером писал комментарии. При этом он пил чай из самовара, что помогало ему собраться с мыслями и настроиться на молитву. Тирца-Перл покосилась на мужа. Всему-то он верит! До чего ж легко обвести его вокруг пальца. Как ребенок, ей-богу! Любую лапшу можно на уши навешать.
— Не нравится мне это! — сказала она сердито.
— Все происходит по воле Божьей.
— Нет, Менахем-Мендл, не все…
В прежние годы зимой Калман каждый день ездил в местечко, особенно между Пуримом и Пейсахом. Ямполю нужна была его пшеница для мацы. Ямпольские хозяева наблюдали, как на поле Калмана проходит жатва. В прошлом году община отдала муку для мацы на откуп одному из богачей, а потом бедняки жаловались, что в муку подмешали слишком много отрубей и маца получилась черная. Кроме того, Калман отвечал за деньги на мацу для неимущих, а мельница теперь принадлежала Майеру-Йоэлу, и перед праздником надо было ее очистить. А тут один из молодых хозяев, недоброжелатель Калмана, заявил: раз реб Менахем-Мендл — сват Калмана, то раввину нельзя доверять проверку зерна. Весь город разыскивал Калмана, чтобы передать ему сплетни и узнать о дочери, но он как в воду канул. Майер-Йоэл все время проводил на мельнице, даже на молитве не появлялся. В синагоге насмешники приставали к раввину с расспросами о Мирьям-Либе, но Менахем-Мендл отвечал:
— Надо молиться, и Всевышний, да будет Он благословен, поможет.
— Ну да, есть же молитва за беременную, — заметил молодой человек, недруг Калмана.
— К чему это?
— Как к чему? — И молодой человек шепнул раввину на ухо грязное слово о Мирьям-Либе.
Реб Менахем-Мендл побагровел. В святом месте говорить такое, да еще о еврейской девушке! Сколько раз он замечал, что люди не следят за своим языком: подумаешь, большое дело, сказать какую-нибудь гадость!.. Реб Менахем-Мендл долго читал «Шмойне эсре», тер ладонью лоб, чтобы прогнать посторонние мысли. Он молился за Калмана, жену, дочь, Азриэла и Шайндл, молился за всех евреев. На словах «И в Иерусалим, город Свой, по милосердию Своему возвратись» он тяжело вздохнул. Когда же придет избавление? Давно пора. Посреди молитвы он не сдержался, вставил на идише:
— Ох, Господи.?. Отец Ты наш…
Время шло, а Калман все не показывался. Вдруг из Варшавы пришла телеграмма, что Мирьям-Либа умерла. Телеграфист отправил с ямпольского вокзала мужика в поместье. В тот день Калман впервые поехал в Варшаву поездом. Юхевед начала справлять по сестре траур. Ямполь был потрясен. Извозчики, которые возили пассажиров на вокзал, рассказывали, что Калман вошел в вагон с известью, не сказав никому ни слова. Даже реб Менахем-Мендл стал понимать, что не все тут гладко, иначе Калман зашел бы попрощаться со сватом. Тирца-Перл снова расхаживала по комнате.
— Вот беда-то! Чтобы девушка ни с того ни с сего взяла да померла. Не понимаю!
Реб Менахем-Мендл промокнул платком глаза.
— Кто может понять пути Господни?..
Поставщик, который привозил из Варшавы товар для лавочников, конкурентов Калмана, сообщил странную весть. Оказалось, что у реб Ехезкела Винера никто из родных Калмана не останавливался. Поставщик спросил, где их найти, но реб Ехезкел начал заговаривать ему зубы. Ямполь бурлил. Ясно, что дело нечисто. Почему бы не остановиться у родственника? Недоброжелатель Калмана не поленился съездить в Варшаву. Говорили, что его даже снабдили деньгами на дорогу. Через три дня он вернулся и рассказал, что к Ехезкелу Винеру его не пустили, но родных Калмана там нет. Он пошел в еврейскую больницу, но никакой Мирьям-Либы там не оказалось. В синагоге ему сказали, что в те дни не было похорон взрослой девушки. В Ямполе уже не знали, что и думать. Одни пришли к выводу, что Мирьям-Либа покончила с собой, как ее дядя Хаим-Йойна, и ее похоронили у ограды. Другие считали, что Мирьям-Либа сбежала и выкрестилась…