Родные мои, вы о нас не беспокойтесь, хотя здесь все далеко не так прекрасно, как расписывал агент. Работу найти очень трудно. По так называемому Свиному рынку ходят безработные и ждут, что кто-нибудь их наймет. У одного в руках пила, у другого рукоятка от швейной машины или еще какой-нибудь инструмент, чтобы сразу было видно, у кого какая профессия. Хозяева и агенты приходят и выбирают. Очень похоже на невольничий рынок. И все-таки грязного, плохо одетого или босого тут встретишь редко. Даже самые бедные люди едят белый хлеб и открыто говорят, что думают. Тут и мужчины, и женщины смело высказывают все, что в голову приходит. Иногда не могу удержаться от смеха, такое тут все забавное. Здесь не стыдятся никакой работы. Я собираюсь устроиться в мастерскую, по-местному «шап». Александр тоже обязательно что-нибудь найдет, хотя и говорит, что хочет поселиться в колонии или вернуться в Европу. Видно, как ему тяжело. Конечно, он поступил глупо, но нельзя же за это так себя казнить! А эта Сабина мне никогда не нравилась, она всегда вела себя не по-родственному. Вот только ребенка жалко.
Дорогие мои, мы постоянно вас вспоминаем, думаем и говорим о вас днем и ночью. Подозреваю, что Александр написал вам письмо, где высказал все свое разочарование, но не воспринимайте этого всерьез, у каждого бывает такое настроение. Здесь очень напряженная обстановка, все бегают, мелькают вокруг, как во сне. Иногда мне кажется, что я до сих пор на пароходе. Голова кружится, все плывет перед глазами: стены, улицы, земля и небо. Но говорят, это скоро пройдет. По крайней мере, тут нет опасности чем-нибудь заболеть.
Как ваши дела, мои дорогие, любимые, единственные? Знаю, вы беспокоитесь из-за нас. Вы будете смеяться надо мной, но у меня одно желание: перевезти вас сюда, чтобы мы были все вместе. Тут много синагог и верующих евреев с бородами, хотя все носят короткую одежду. Кризис будет не вечно, и мы снова станем счастливы. Обнимаю и целую вас тысячу раз. Надеюсь, вы напишете мне длинное-длинное письмо, где подробно обо всем расскажете. Когда я пишу вам, мне кажется, что вы здесь, рядом.
Ваша любящая дочь
Соня
2
Письмо Ципкина Сабине:
Дорогая Сабина!
Я писал тебе уже дважды, из Монте-Карло и из Парижа, но ты не посчитала нужным ответить. И вот теперь я пишу тебе из Нью-Йорка в третий и последний раз. Не в моем характере перекладывать свою вину на кого-то другого. Но такова, видно, моя судьба, иначе я не могу объяснить, почему за последний год я наделал столько глупостей. Я сам себя загнал в угол и не вижу выхода. Ты, наверно, заметила, что у меня даже почерк изменился. С шести утра и до позднего вечера я работаю на станке, делаю крышки для консервных банок. Я и так всегда был на стороне эксплуатируемых, но не представлял себе, что фабрика или мастерская, «шап», как ее здесь называют, — это сущий ад: грохот, вонь, пыль и бесконечная ругань мастера. Не знал, что день, час или даже десять минут могут тянуться так долго. Ноги болят, в глазах рябит, голову будто сверлом сверлят, и это шесть дней в неделю за пять долларов. Стою у станка и нажимаю на педаль, так сгибается полоса жести. Первую половину дня не могу дождаться гудка на «ланч». Перекусить ходим в забегаловку при пекарне. Едят там стоя или сидя на высоких одноногих табуретках, такие только американцы могли придумать, они на всем экономят. А после обеда не могу дождаться гудка, который означает, что рабочий день кончился и можно идти домой. Дом, где я живу, стоит возле самого элевейтера. Это такая железная дорога, поезд проходит буквально под окном, и в комнате вся мебель дрожит. Меня уверяют, что я к этому скоро привыкну, но такая привычка — сама по себе плевок в лицо всему человечеству. Одно утешение: я изучаю новую сторону жизни, смотрю, так сказать, суровой правде в глаза.