Саша позвонил, и Луиза открыла дверь. Она бросилась к нему, хотела расцеловать, но Саша брезгливо отстранился: от француженки разило чесноком. Да и сколько можно целоваться с няней, до старости, что ли? Ему и без Луизы поцелуев хватает. Он слегка погладил ее по голове и направился к матери. Пол дрожал от его шагов. Саше казалось, если он вытянет руку, то развалит старую кирпичную стену, как Самсон. (Про силача Самсона ему когда-то рассказывал меламед, нанятый Калманом за восемь рублей в неделю.) «Опять старуху куда-то черт несет, — думал Саша о матери. — То лежит помирает, то к любовнику бежать собралась. Наверно, это я в нее такой буйный…» Он взглянул на себя в зеркало. Загорелое лицо, из-под шляпы-панамы падает на лоб густой черный чуб. Английский костюм, ботинки от лучшего сапожника в Варшаве, галстук заколот булавкой с бриллиантом, манжеты — бриллиантовыми запонками, на левой руке — перстень ценой в две тысячи с лишним. В нагрудном кармане — кошелек, набитый бумажками по пятьдесят рублей, по сто и даже пятисотенными. «Ладно уж, помогу. Мне-то все равно, здесь она будет или уедет. Пусть порезвится еще, кляча старая», — решил Саша и распахнул дверь в будуар.
— Сашенька! Сыночек!
Целоваться с матерью у Саши тоже не было ни малейшего желания, но мать есть мать, не оттолкнешь, как няню. Он позволил себя поцеловать и поставил ногу на сиденье стула:
— Когда уезжаешь? Сколько тебе дать?
— Нет, вы только посмотрите на него! Быстрый какой! Садись. Покормлю тебя сейчас.
— Чем покормишь? Да я только что брюхо набил, как свинья. Мне скоро идти надо.
— Куда? А я думала, ты ради меня в Варшаву приехал.
— Да, но… Дел по горло. Тебе врачи разрешили ехать?
— Я их не спрашивала.
— Ну, смотри, тебе решать.
— Конечно. Я уже давно не девочка, могу и сама решения принимать. А ты хорошо выглядишь, прекрасно. Только толстоват чуть-чуть.
— Что верно, то верно, желудок у меня бездонный, постоянно жрать хочу. Я тебе две тысячи дам. Хватит?
У Клары защипало глаза.
— Еще спрашиваешь. Мне столько и не нужно.
— Не хочу, чтобы моя матушка каждый рубль экономила. Если мало будет, телеграмму оттуда пришлешь.
— Дай тебе Бог здоровья!
— Прекрати, а то ты прямо как старая бабка. Что ты задумала? Ципкина у жены отбить?
— Ты что, с ума сошел? И не думала даже. Куда мне, старой такой? Хочу Фелюшу туда увезти. Я же тебе писала.
— Ладно, хорошо. Если у меня будет сестра в Америке, может, и сам когда-нибудь туда съезжу. Будет у кого остановиться. Поезжай первым классом. Ты морской болезнью не страдаешь?
— Понятия не имею. Я ведь никогда на пароходе не плавала.
— В хорошей каюте качку легче переносить.
— Я так мечтаю до твоей свадьбы дожить, — вдруг сказала Клара.
Саша посмотрел на мать.
— Свекровью стать хочешь?
— Хочу, чтобы ты жил как человек, а не бегал как мальчишка.
— Кто бегает-то? Знаешь, для здоровья все равно, с одной спать или с десятью.
— Сынок, пожалуйста, не говори так.
— Мама, весь мир — это грязь и обман. Зачем себя связывать, если можно быть свободным? Рассказал бы я тебе, как я живу, ты не знала бы, плакать или смеяться.
— А с чего тут смеяться? Любовь — это я понимаю, но с кем попало — это нехорошо.
— Почему же нехорошо? Жить с одной — это с ума сойти можно. Приедается. Я тебе откровенно скажу: чем больше, тем лучше. Женщины — существа наглые, но если знают, что их могут поменять как перчатки, сразу кроткими становятся, как овечки. Лучше у меня будет один костюм и пятьдесят женщин, чем одна женщина и пятьдесят костюмов.
— Фу… Где ты такого набрался? Ты ведь в душе добрый, нежный человек. Просто еще не знаешь, что такое любовь. Дай Бог тебе найти хорошую девушку, которая тебя полюбит. Тогда все поймешь… Куда ты так торопишься?
— К дочери генерала одного.
— Она вдова?
— Нет, замужем.
— Сашенька, это опасно. Зачем так рисковать?
— Ерунда! Если что, у меня револьвер с собой. А без риска скучно, жизнь пресной становится…