— Обойдешься, сука чертова!..
И Александр выбежал из каюты. Он забыл трость, но не стал за ней возвращаться. Клара так и увезла ее в Европу.
2
Когда Клара ехала в Америку, бушевал шторм, а теперь океан был спокоен. Стоял полный штиль. Дни выдались теплые. Клара даже познакомилась с другими пассажирами, в большинстве своем немцами, так что она могла с ними объясниться. Пароход остановился в Англии, и Клара на несколько часов сошла на берег. Пожилая еврейка мадам Бахрах, которая возвращалась в Берлин, не отходила от Клары и делала ей комплименты. Она даже предложила Кларе, чтобы та поселилась с ней в ее доме. У мадам Бахрах в Америке двое богатых сыновей, но она возвращается в Германию, чтобы лечь в землю рядом со своим опочившим супругом. Как же все-таки странны человеческие отношения! Клара поведала этой пожилой даме все без утайки: свои секреты, свои грехи. Мадам Бахрах ее утешала. Да, мадам Якоби совершила ошибку, но этот доктор Ципкин совершенно бессердечный человек. Он заслужил, чтобы она его бросила. Ничего, он еще приедет к ней в Варшаву и в ножки поклонится. А если мадам Якоби хочет выйти за господина Винавера и начать новую жизнь, то и правильно. На старости лет очень тяжело оставаться одной… Клара сама себе удивлялась. Она не привыкла доверять малознакомым людям. Всю жизнь она была такой гордой, такой заносчивой, и вдруг стала открытой и дружелюбной. Она улыбалась, и ей улыбались в ответ. Она стала приветливой, и ей платили той же монетой. Все годы, когда Клара жила с Гришей, Калманом, а потом с Ципкиным и Миркиным, она постоянно была так зла на весь мир, что иногда физически ощущала горечь во рту. Она играла с людьми — и с мужчинами, и с женщинами. Боялась, как бы ее не околпачили, не обвели вокруг пальца. И вдруг все это исчезло, она стала другим человеком. Соседи по столу держались с ней по-дружески. «Но как, почему? С меня будто порчу сняли, — удивлялась Клара. — Оказывается, это так просто — ладить с людьми. Всего-то и надо сказать доброе слово, улыбнуться, кивнуть в знак уважения!»
От завтрака до обеда Клара сидела в шезлонге на палубе и вязала кофточку для Фелюши. Ловко работала крючком, поглядывая на волны, небо, голубоватую полосу горизонта, и думала. Может, и не было бы этих бед, если бы она с самого начала была добрее? С Гришей нужно было больше терпения, ведь у него была чахотка. И Калмана нельзя было оскорблять! А как она поступила с Александром? Зачем потащилась за Миркиным в Европу? Сколько же она совершила ошибок! При всем своем уме не понимала элементарного правила: не делай другим того, чего не желаешь себе. А вдруг всё еще можно исправить? Вдруг она сумеет искупить свою вину? Что, если вернуться в Америку, упасть Александру в ноги и сказать, что она жить без него не может? Или с Калманом помириться, пока не поздно? Саша написал, что отец болен. Она могла бы делать добро, помогать больным, беднякам, детям. Ведь зла она сделала немало. Всю жизнь смотрела на других свысока. Клара думала и думала, мысли качались в такт волнам. Она будто прислушивалась к разговору, который вели в ее мозгу духовные силы. Часто рядом присаживалась мадам Бахрах. Она вышивала наволочку и рассказывала о родне, докторах и горячих источниках. Раньше ее истории оставили бы Клару равнодушной. Что ей чужие ревматизм, язва желудка или мигрень? Что ей дела давно минувших дней? Однако теперь ей все это стало интересно, она даже выспрашивала подробности. Неужели между вчера и сегодня такая большая разница? И разве чужие беды не похожи на ее собственные?
Днем еще куда ни шло, но по ночам Кларе становилось страшно. Она уезжает от Александра, стучат машины, и с каждым оборотом винта она становится от него все дальше. Но ведь она сама его обманула, еще тогда, раньше. В Нью-Йорке он нечасто к ней захаживал, но иногда все-таки появлялся. А что ей делать в Варшаве? Яша Винавер? У нее нет сил на новые аферы, и никого полюбить она уже не сможет. Так зачем же она сбежала? Почему не сняла квартиру и не попыталась прижиться в Америке? Александр, наверно, тоже был огорчен, иначе не стал бы проклинать ее в последние минуты. Может, он сказал правду: он попал в ловушку… «В крайнем случае вернусь. Посмотрю, как там, в Варшаве, на сына порадуюсь и снова в путь… Видно, судьба моя такая…»
Пароход пришел в Гамбург. Клара провела там одну ночь и поехала с фрау Бахрах в Берлин. Три дня в Берлине — и экспрессом в Варшаву. Клара уже привыкла сидеть в поезде и спать на обитой плюшем полке. Стук колес убаюкивает, свист паровоза врывается в сны. На границе таможенники перерыли ее вещи, но она не рассердилась. Ей приказали заплатить за ввоз багажа, и она заплатила. В Америке она мало тратила, и от Сашиных трех тысяч рублей осталась приличная сумма. Утром поезд прибыл на Венский вокзал. Клара вдохнула варшавский воздух, ей показалось, что она узнаёт городские запахи. Куда ни глянь, повсюду солдаты, офицеры, жандармы, полиция. Весь город — одна большая казарма. Клара взяла дрожки и поехала на Горную. Она очень кстати захватила в Америку ключ от квартиры — вдруг Саши не окажется дома. Открыв дверь, Клара с удивлением увидела, что ее сын не появился тут ни разу за полгода. Все вещи лежат на своих местах, окна закрыты, шторы опущены, кровати застелены. На всем толстый слой пыли. Перед отъездом Клара сделала уборку, но в мусорной корзине на кухне оставила второпях несколько апельсиновых корок. И теперь она узнала эти корки, почерневшие, засохшие и словно окаменевшие. Клара засмеялась, по щеке скатилась слеза. Ездила через моря и океаны, радовалась и грустила, а в корзине так и валяется кожура от апельсина, который она наспех съела, прежде чем выйти из дома. Фелюша расчихалась от пыли. Пришла дворничиха и рассказала, что молодой пан Якоби почти не появлялся, а у нее не было ключа, чтобы зайти прибрать. Деньги за квартиру пан Якоби присылал управляющему по почте. Сборщик платы за газ уже хотел дверь взломать, чтобы счетчик проверить. Полиция приходила, жильцов спрашивала, и почтальон несколько раз письма приносил, но так ни с чем и ушли. Дворничиха открыла кран, он засопел, захрипел, зашипел, и из него потекла тоненькая струйка, бурая от ржавчины.