— Пан доктор меня не узнаёт. А я хорошо помню пана доктора.
— Простите…
— Я жена доктора Завадского. Может, помните графиню Фелицию?
У Азриэла защипало глаза.
— Конечно! Как же я вас сразу не узнал?!
— Я помню, как пан доктор женился. Ведь я была на вашей свадьбе.
— Моя первая жена умерла.
— Я знаю. Иногда почитываю «Израэлит», там был некролог.
— Да.
Немного помолчали.
— А как поживает доктор Завадский?
— Неужели пан доктор не слышал? Марьян скончался.
— Как? Когда?
— Пан доктор не читает газет? Встал утром бодрый, веселый, но вдруг почувствовал себя плохо и сразу умер.
Азриэл молчал, опустив голову. Люди буквально мрут как мухи. В последнее время он даже боялся спрашивать о знакомых. Каждый раз один ответ: умер, скончался, на том свете.
— Мне очень жаль, — сказал он наконец. — Прекрасный врач был. И, главное, человек достойный.
Фелиция кивнула седой головой.
— Да, человек, каких мало. В каком-то смысле, можно сказать, святой.
— Этот свет — всего лишь отель, и люди в нем гости.
— Вы правы.
Снова долгая пауза. Фелиция достала платочек и промокнула губы.
— Пан доктор, я пришла не как пациентка. Во-первых, я здорова, во-вторых, даже если бы заболела, я не стала бы обращаться к врачу. Я пришла, так сказать, по личному делу.
— Слушаю вас, мадам.
— Я уверена, доктор Бабад, что вы будете надо мной смеяться, но я давно привыкла, что ко мне относятся с иронией. Пан доктор, конечно, знает, что мой брат Люциан покончил с собой. Несколько лет назад.
— Да, я все знаю.
— Он вернулся домой больной, измученный. Мы хотели ему помочь, но он испил чашу до дна, положил конец своим страданиям. Ваша свояченица Мирьям-Либа, царство ей небесное, родила ему двоих прекрасных детей. Сын, Владислав, изучает медицину в Москве. Дочь, Мариша, вышла за представителя древнего польского рода. Мы хотели пригласить пана доктора на свадьбу, но пана доктора тогда не было в Варшаве. Насколько мне известно, их дед еще жив, но он их знать не хочет, да и они им не интересуются. Я не раз предлагала им его разыскать, но в нашем обществе слишком много предрассудков. Иногда я заглядываю в «Израэлит», мне любопытно узнать еврейскую точку зрения. Вот к чему я веду, пан доктор. Уже давно, еще когда был жив Люциан, у меня появился интерес к тому, что называют оккультизмом или спиритизмом. Терпеть не могу этих слов! Я считаю, что это часть и христианской, и еврейской религии. Разве религия возможна без веры в бессмертие души? И разве религиозный человек может отказаться исследовать то, что затрагивает самый фундамент веры? После гибели Люциана я посвятила этим исследованиям всю свою жизнь. Я знаю все, что говорят об этом скептики, и не берусь их осуждать. Скептик живет в каждом из нас, но иногда правда бросается в глаза и сомнение становится грехом. Пан доктор, я, слава Богу, не сумасшедшая и никогда не лгу. Все, о чем я вам тут рассказываю, я сама видела и слышала. Я видела духов, разговаривала с ними, дотрагивалась до них вот этой рукой. Это так же верно, как то, что я сейчас сижу у вас в кабинете.