— Что такое?
— Ты вся измазалась.
— Ничего, вытрусь, не устраивай тарарам. Вон, у самой все пальцы в чернилах.
— Ты так смешно выглядишь!
— Ничего смешного, на кухне испачкаться недолго. Куда-то собираешься? — повернулась Шайндл к Азриэлу.
— Надо пройтись немного. А то голова всякой ерундой забита.
— Всегда говоришь «пройтись немного», а возвращаешься в час ночи. Я тоже сегодня из дому не выходила.
— Ну, пойдем вместе.
— Сам знаешь, мне некогда, никуда я не пойду. Потому и зовешь.
— Зачем ты так говоришь?
— Ладно, ладно. Когда вернешься? Перед дворником неудобно, каждую ночь его с кровати поднимаешь.
— Ты же знаешь, что это не так.
— Так, так. Можешь у детей спросить.
— Ни у кого я спрашивать не буду. Дети, спокойной ночи.
Он быстро спустился по ступеням и стремительно зашагал по улице. Миновал Пшеязд, Пшеходнюю, прошел через ворота и очутился на Граничной. Из Саксонского сада долетал аромат отцветающей сирени. На улицах пахло конским навозом и гнилыми фруктами. Несмотря на позднее время на рынках и в заезжих дворах еще суетились, нагружали телеги и платформы. Дилижансы забирали припозднившихся пассажиров. На Крулевской и Маршалковской разом вспыхнули электрические фонари. Этот район Варшавы уже выглядел совсем по-европейски. Проезжали конки с открытыми летними вагонами, позвякивали колокольчики, гремели на стыках колеса. Кондукторы продавали билеты. Рабочий в красной шапке ломом переводил стрелку. Жельная — опять темно и тихо. Вдруг Азриэл увидел у ворот Ольгу. Она стояла с таким видом, словно его ждала. Он кинулся к ней.
— Что ты тут делаешь?
Она улыбнулась.
— Тебя жду, разумеется.
— Мы сегодня свидания не назначали.
— Знаю.
— Я давно подозревал, что ты колдунья.
— Вышла прогуляться немного и вдруг почувствовала, что ты придешь.
— Ничего себе. Странно. Значит, и правда есть люди, которые могут читать чужие мысли.
— Есть. Я это с детства умею.
2
Только сейчас он заметил, что на ней новое платье и она выглядит совсем молодой, элегантной, почти богатой.
— Что это с тобой? Двадцать пять тысяч выиграла?
Она таинственно улыбнулась.
— Если б захотела, выиграла бы и больше.
— Что-то ты сегодня загадками говоришь.
— Да.
Немного помолчали, потом он спросил:
— Хочешь прогуляться или к тебе пойдем?
— Давай прогуляемся.
Она взяла его под руку. На ней были белые перчатки. Ее ладонь легко легла на его локоть, и у Азриэла появилось странное чувство, что сейчас она соскользнет… Они направились к Крулевской. Прошли по Пружной и оказались возле Саксонского сада. Им всегда было о чем говорить, но в этот раз они шли молча, будто готовились обсудить что-то очень важное. Азриэл даже слегка смутился. Вместо того чтобы зайти в ворота, Ольга остановилась у ограды и прислонилась к каменному основанию, из которого торчали кованые железные столбы. Теперь Азриэл рассмотрел ее получше. Она никогда не была такой интересной и загадочной, как сейчас. Ольга улыбалась, в глазах светилась незнакомая радость, которая к нему, Азриэлу, не имела никакого отношения. Ему стало тревожно на сердце. Вдруг он понял, что скоро ее потеряет, хотя не представлял, как это произойдет.
— Ну, что случилось?
Ольга тут же стала серьезной.
— Сегодня мы должны принять решение. Тебя это тоже касается.
— О чем ты?
— Валленберг сделал мне предложение.
— Какое предложение? Замуж выйти за него?
— Да.
Молчание затянулось. Азриэл почувствовал, что краска приливает к лицу. Было в их разговоре что-то непристойное, попахивало бульварным романом или письмовником. Сердце екнуло. Вдруг Азриэлу стало немного нехорошо.
— Как это произошло?
— Внезапно. Сама понять не могу.
— Ну да.
— Я должна дать ответ.
— Когда?
— Завтра.
Азриэл промолчал. Сделал движение, чтобы освободить руку из Ольгиных пальцев. Она крепче вцепилась в его рукав, но сразу же выпустила. Азриэл тоже прислонился к ограде, посмотрел на дом напротив. Вдруг понял, что за беспокойство мучило его в последние дни, не давало уснуть, сосредоточиться. «Как я сразу не догадался? — удивился он. — Знал же, что Валленберг ей диктует…» Он смотрел на окна второго этажа, на тени, которые двигались за гардинами. Мужчины, женщины. Что они там делают? Танцуют? Женщина, которая стояла с ним рядом, вдруг стала совершенно чужой. Настолько чужим может стать только близкий, родной человек, который оставил тебя, предал. Только тот, кто может все дать и все забрать. Азриэлу захотелось повернуться и уйти. Но, секунду подумав, он решил сохранить гордость и спокойствие, не устраивать сцен, как тот пациент, что подсматривал за бывшей возлюбленной в замочную скважину. Он, Азриэл, не намерен унижаться перед женщиной, которая кокетничает с ним, собираясь замуж за престарелого миллионера. И так все потеряно, лишь бы только достоинство сохранить. Неожиданно на душе стало легко, как бывает, когда разрешаются все вопросы.