Нужна была жесткость, твердая рука, пора было... Он чуть понизил голос:- Война ни ошибок наших, ни грехов не спишет. Если и спишет, то лишь победа. А чтобы победить, нужно быть беспощадным к врагу, но чтобы быть беспощадным к врагу, нужно быть безжалостным к себе. Родина благословит нас!
Закончив речь, он постоял, посмотрел куда-то вдаль поверх застывших в шеренгах людей, поверх деревьев, осыпающих листья, и такая простая мысль пришла ему на ум: "Деревья здесь, в безопасности останутся, а людей я поведу туда. Жизнь их в моих руках, смерть - во вражеских. А Зух... он-то из чьих рук примет смерть?.." Комбриг медленно повернулся к Зуху. Сержант так и стоял, зажав рукав в горсти. Четырех букв - "Любо" - на левом запястье полковник, конечно, не увидел. Но Любомир сейчас смотрел на них. "Любо". За эту "живопись" отец когда-то накрутил ему ухо - уже и забылось, какое именно. Должно быть, правое. Батька у них был левша.
- Приступайте, - сказал комбриг так обыденно, словно давал какое-то заурядное поручение.
Один из автоматчиков, как было велено заранее, попытался надеть Зуху на голову что-то защитного цвета, должно быть, солдатский мешок. Тот сказал: "Не надо", - отвел голову. Автоматчик отступился. Сейчас, через секунду лейтенант Байназаров должен отдать приказ: "Именем Родины... по дезертиру..." Именем Родины... Почему же именем Родины? А сама Родина, она согласна с этим? Пусть даже согласна, кому об этом сказала? А если она против и будет потом безутешна? Разве Любомир не один из ее заблудших детей? Какое у него, Байназарова, право вершить что-то именем Родины? У него на такое язык не повернется, рука не поднимется. Полковник начал терять терпение. Ему показалось, что все это тянется очень долго. Донесся зычный голос адъютанта:
- Чего там возитесь? Поживей нельзя?
- Огонь!- одно только слово выкрикнул Байназаров. Из четырех дул с треском вырвалось пламя. Любомир
Зух не согнулся, не зашатался, как стоял, так и рухнул в свою могилу, словно поваленный ветром ржаной сноп. Но сразу на дно могилы он не упал, зацепился подолом рубашки за торчавший из края ямы острый корень дуба и повис. Солдатская рубашка из плотной бумазеи поддалась не сразу. В это время телом он еще был жив, и душа еще была. Но живой мысли уже не было. Только чуял: не на небе он и не на земле. Что сильнее к себе потянет, там он и останется. Подол начал медленно рваться - на вершок разошлось, на пядь, попались какие-то крепкие нити, и не пошло дальше, остановилось, но не выдержала ткань - йыр-р, с треском добежало до края, и он упал вниз. Тело глухо стукнулось о дно, устланное сыпавшимися с утра желтыми листьями, съежилось и легло на правый бок, - так он вернулся в чрево земли. Фонарик в ногах продолжал гореть. На этом все и кончилось. Для Любомира Зуха кончилось все.
Заполнявшие поляну люди, словно муравьи из муравейника, разбрелись в разные стороны, исчезли за деревьями, и через две-три минуты поляна была пуста. Последним, тяжело ступая, ушел от могилы лейтенант Байназаров. В душе Янтимера шевельнулось еще не ясное, не раскрывшееся еще- чувство ли, решение ли - теперь ему с этого и до последнего часа войны придется воевать за двоих, - за него и за себя... Тишина. Такая, что даже листьев не слышно. Лес, который столько дней не мог стряхнуть с себя этот неумолчный шорох, оглох от короткого треска четырех автоматов, замер и затих.
Похоронная команда взяла прислоненные к дубу лопаты и завершила начатое спозаранок дело. Сначала могилу засыпала красная глина, сверху закрыла черная земля. Меж сухой осиной и могучим дубом вырос черный холм. Работу свою похоронщики делали с тщанием. Могилу выложили по краям дерном, сверху аккуратно заровняли. Для невысокого ростом Любомира могила получилась большая. В детстве Любомиру, растешь ведь, дескать, брали большое, на вырост пальто, большие сапоги, большую шапку. Вот и в могилу положили большую, на вырост. Только счастья на вырост не дали. К двадцати износил.
Покончив с делом, сели под дубом, закурили табак.
- И такая, значит, смертюшка бывает, - протянул Беспалый.
- Смерть, она смерть и есть, ни черная, ни белая, ни святая, ни грешная.
- Всякая бывает. Хочешь знать, браток, такая бывает смерть белым-бела, глазам даже больно.
- К примеру?
- К примеру!.. Я не школьник у доски, чтобы примеры тебе приводить.
- А еще говорят, на миру и смерть красна. Вот тебе и красна...
Помолчали.
- У нас в деревне мужик в пожар трех ребятишек спас, чужих... а сам сгорел, - опять заговорил Беспалый.
- Кто на фронте погиб - у всех смерть красна.
- Человек в этой жизни две вещи должен хорошо знать, - сказал колченогий мыслитель лет сорока пяти, ногу ему "подправил" осколок немецкой мины. - Две вещи: зачем живет и зачем умрет. - И, словно утверждая свою мысль, придавил окурок к подошве ботинка. Но окурка сразу не выбросил, сначала табак из него вытрусил в кисет.
- А если кто не знает?
- Не ведая живет, не ведая и умрет, аки тварь четвероногая.
- Ладно, кто бы ни был - все божья душа, и могила христианская, сказал солдат, самый среди них пожилой. - Пусть земля будет пухом.
- Ты, дядя, бога часто поминаешь, уж не из поповского ли рода?пошутил было Беспалый.
Шутки не приняли. Сняли пилотки, постояли возле могилы и пошли своей дорогой. Железные лопаты положили на плечи, на них падает солнце. И лопаты посверкивают на каждом шагу, будто исполнили они какую веселую работу...