— Давно отплакали!
— Так в чем дело?
— Да Тихону восемнадцать лет, а вы его за пацана приняли.
— Смеетесь! — не поверил Юрий Гаврилович.
— Вот этого — с макушкой. Все над ним хохочут. А пожалеть некому! — нахмурился Харитон.
— Он рахитом болел долго. Оттого не вырос, — сказал Эдик. И, глянув на Тихона, приобнял его: — Не горюй, Тишка! Вот когда цирк снова приедет к нам, уборщиками всех возьмут. Пусть платят мало, зато жрать от пуза будем снова. И с тобой не люди, обезьяны станут бананами делиться и жалеть тебя…
— А где же твои родители?
— Не знаю. В интернате до пенсии не держат. И об родителях не сказали. Может, я из лягушатника?
— Ага! Утопить кто-то помешал, — хихикнул Харитон.
Белобрысый молчун Захар, глянув на главврача, спросил:
— Можа, какое-то подсобное хозяйство у вас имеется? Мы всюду гожие!
— Ага! Целый морг в подсобье! Только мы там уже были, — напомнил Эдик.
— Захар! Ты тоже без семьи и родни? — спросил Юрий Гаврилович.
— Есть сеструха и кошка! Целых две бабы! Только вот толку ни от одной. Кошка совсем старая, а сестра глухонемая. Один я понимаю, чего она хочет. Ее никуда не взяли. Ни в больницу, ни на работу, и пенсии у нее нет. Сама за себя не скажет. Я неграмотный. Не знаю, куда идти и что сказать, да и кто слушать станет?
— А родители где?
— Сестра показала, что в железнодорожной аварии они погибли. Поезд с рельсов сошел. Сестра меня успела схватить и выскочила из вагона. Когда всех вытащили, родители были мертвыми. Сестра в тот день оглохла и онемела…
— У тебя есть жилье?
— Квартира! Даже очень большая. Только вот нет в ней ни тепла, ни света. Все у родителей осталось. С ними ушло.
— У нас один Федька счастливчик. У него отец и мать имеются. Нормальные чудаки. Дышали в городе, а потом смотались навсегда в деревню. И живут как два лопуха. Звали Федьку, тот не уломался.
— А почему? — спросил Бронников.
— У меня в деревне всю дыхалку заклинило! Весь распух! С глаз слезы, с носу — сопли. Мать поначалу ругалась, что я на солнце перегрелся, оказалось — аллергия! На всю деревню. Она так и не прошла до самого возвращения в город. Да и то: куда дальше оставаться, если глаза на лоб полезли от удушья?
— Выходит, и ты бездомный?
— Не-е, в деревне есть дом! — не соглашался Федя.
— То в деревне! А я о городе.
— Тут я вместе с пацанами! Чаще всего у Захара ночуем. Там никто не прогонит и не укажет.
— Сколько лет вы вместе?
— Давно! Лет десять корефаним.
— Больше!
— Вспомни, на реке увиделись!
— Так мы уже втроем были!
— Ладно! Чего мы спорим, мужики? — рассмеялся Юрий Гаврилович, заметив, как неуклюжий Харитон, отгородив от всех маленького Тихона, толкает тому в рот кусочки хлеба. Мальчишка глотал их, не жуя, как утенок, с жадной поспешностью. Харитон достал две сосиски, отдал их Тишке, тот, съев, прижался к Харитону слабым щенком и блаженно улыбался.
«Мало радости перепадает вам», — подумал главврач. Он оглядел ребят. Еще совсем недавно не знал их. А теперь сам удивлялся, как мог им отказать? Ведь вот и они ходят с горем под руку. Уже сколько лет. Неужели и дальше, и через всю жизнь?
— Эй! Мужики! Кто со мной? — повернул к больнице врач, и вся компания ринулась следом.
Вахтер, удивленный, вышел из будки.
— Пропустить всех? — спросил Бронникова.
— Непременно! Ты уж прости, Кузьма! Это настоящие мужики! Они с нами останутся работать и жить…
Показав ребятам душевую, определил их в бывшую подсобку, попросил Семку с Ромкой позаботиться о ребятах, накормить, проследить, чтобы помылись. И главное, не подпускать к ним больных.
Мальчишки, обгоняя друг друга, побежали в душевую. Они уже ожили, на их лицах цвели совсем юные улыбки. Им так хотелось верить, что все горести позади.
— Вот ведь и о еде забыли! — подметил Юрий Гаврилович. И тут же увидел Захара.
— Доктор! Глядите, там, в ведре, полбуханки хлеба! Можно мне взять? Сеструха уже два дня не жравши. Помрет, хоронить не на что…
— Бери, — кивнул согласно.
«А ведь не взял без разрешения, значит, совесть выше пуза держит», — отметил молча.
Захар вытащил хлеб, обтер его и, завернув в майку, побежал в комнату, отведенную для них, там живо сунул хлеб под подушку и, выскочив в коридор, помчался догонять своих.
Утром Бронников позвал Петухова, чтобы рассказать ему о ребятах. Иван Борисович вошел улыбаясь. Подал руку и спросил:
— Все ж дождались они вас?
— Другого выхода и впрямь не было.