— А у вас была любовь?
— Конечно, — улыбнулся Бронников устало.
— Повезло? Вы счастливы?
— В общем, да! Хотя иногда случаются размолвки, непонимание, как у всех, но это быстро проходит. И жизнь снова кажется радужной. Я не представляю себя без своей семьи. Она как возок, который тащишь сквозь жизнь, не смея свернуть с колеи. Не приведись оступиться или упасть раньше времени…
— Что будет тогда? — спросила девчонка.
— Катастрофы не случится. Жена порядочная. Она удержит семью. Но одной будет трудно.
— А если она раньше умрет?
— Только не это! Я не переживу! Она для меня не просто женщина, мать, но и подруга, половина души и сердца, самое лучшее, что имею. Мы с ней и теперь, как когда-то в студенчестве, убегаем в лес, на речку, чтоб хоть неделю побыть вдвоем.
— У вас тесная квартира?
— Нет, не обижаюсь. С чего взяла?
— А от кого сбегаете из дома?
— От старости в молодость. Отрываемся от нажитого и пережитого. Потому что голодное студенчество лучше сытой старости, поскольку годы умеют отнимать многое, но не любовь. Вот так-то, Вера, любовь даже стариков согревает, заставляет петь, плясать, одолевать болезни молча и радоваться каждому дню, подаренному судьбой.
— Счастливые! Вас понимают и верят. А вот мне и поделиться не с кем. Мои подруги даже смеются и говорят, что я еще кайфово дышала. У них много хуже было. Одну в пять лет погнали на заработки. Из дома на улицу. Мамашка — алкашка, пахан — наркоман, на игле уже какой год канает. Все из дома загнал, кроме матери и дочки. Их никто не покупает. Своих не знают кому толкнуть. Вот так поначалу побиралась, покуда маленькой была; когда стала подрастать, менты с паперти забрали и оттянули в ментовке конвейером. Сказали, что так будут делать всегда, если увидят в попрошайках. Она к их начальнику пошла, чтоб пожаловаться. Да только не пустили к нему. А «метелке» так вломили менты в дежурке, что еле живая вернулась к своим. Там родители сцепились в драке. Узнали, что пришла пробитая и пустая, вломили ей вдвоем и выбросили во двор, чтоб быстрее умнела. Понятно, воровать стала. Но скоро попалась. Отмудохали, пригрозили урыть. Пошла простиковать, но и оттуда путанки вышибли, самим клиентов не хватало, кому нужны конкурентки? Решила с моста звездануться. Сиганула, да не в воду, в ил воткнулась, ее вытащили уже калекой. Мальчишки, какие рыбу под мостом ловили, сдали в «неотложку». А через полгода вышла из больницы уродкой полной. Не в зоопарке обезьяны пугаются и на свои гадости показывают — дразнят, вроде она хуже и страшней того, что у них меж ног растет. Ну что делать? Сжалились там над ней. Уборщицей взяли. Как зверуха неизвестной породы живет, почти в клетке, а и жрет то, что от зверья остается. Она и впрямь на человека не похожа. Еще одну пахан загнал за бутылку водки фермеру. Он далеко от города живет. Поля — глазом не окинешь. Коров целое стадо! Конечно, она у него не одна. Работает с утра до ночи. Всему научили и заставили вкалывать. Так эта и вовсе света не видит. Скоро сама лебедой обрастет. Живет в коровнике. Зато жратвы по горло. Никто ее не колотит и не ругает. А главное — не лезут к ней. До сих пор в девках канает. Я два раза ее видела. Говорила, что устает зверски, но на другое не жаловалась. А и пацанам не легче приходится. Одного, Гошку, мать за долги отдала цыганам.
— Как это? Кто, мать?!
— Она на базаре торговала. Не уследила, как у нее вещи сперли. Может, те же цыгане. Короче, хозяин ничего слышать не захотел. Велел вернуть долг. Вот и продала сына…
— Насовсем?
— Конечно! Иного не бывает.
— Никогда о таком не слышал! — Сидел потрясенный Юрий Гаврилович.
— А чё такого? Вон пятерых и того хуже, в заграницу продали каким-то туземцам. Обещали, что не будут их надрывать, что пацаны станут бананы собирать с деревьев.
— А если не захотят, не послушаются, их вернут?
— Во чудак! Их сожрут! Кто на дорогу потратится? Да и кому они тут сдались, никто по ним не заплачет. Их даже забыли.
— Как же увезли ребят?
— Молча. Они не первые и не последние. Плакали, да что смогут? Смыться не обломится. Но и это не самое плохое, — вздохнула Верка тяжко.
— Что ж может быть хуже? — изумился Бронников.
— Когда на запчасти продают. Ну, в больницы! Не слышали? Быть не может! Вся шпана секет, чего лишиться сумеет. Там можно почки и печень продать. Конечно, свои. И не только. Крутому один бомж задолжал. Живо почки лишился. А фарцовщик с одним глазом отвалил в зону. Ладно мужики, а теперь на пацанов облава. Короче, родители свою выгоду поняли, теперь нам крышка. Чуть что — в формалин сунут или на детали разнесут.