— Что ж случилось?
— Ну, мой младший засранец институт закончил. Конечно, дочка со старшим сыном примчались поздравить. Ну, обмыли мы диплом, одним дураком в конструкторах больше стало, и сидим с женой за столом, смотрим, как наши дети веселятся. Включили музыкальный центр, все колонки в полной готовности, квартира, как эпилептик в припадке, вся задрожала. Посуда, книги в шкафу ходором. А наши трое придурков руками машут, подпрыгивают ровно макаки. Я думал, это разминка. На танец вовсе не похоже! Ну, мы с Томой своей ждем, когда нам обещанный класс покажут. Час ждем, не видим. Прыгают, но не танцуют. Надоела нам обезьянья зарядка. Переморгнулись мы с Томкой, решили им наши танцы показать. Принесли свой бобинник да как включили твист «Валентина», аж соседи прибежали и тоже в пляс пустились. Этот твист… Да ты ж его помнишь, Тайка! Он мертвого из гроба поднимет и на ушах танцевать заставит!
— Помню, Юрик! Как не помнить?
— Так вот мы его пять раз без передыху крутанули! Не то со спины, отовсюду пар повалил у моей молодежи. А мы рок-н-ролл завели! Да самый крутой — «Рок вокруг часов». И как дали жару! Моя Томка девочкой над моей головой летала и меж ног птицей выскакивала. Уж я ее покрутил в руках, тряхнул стариной. Да и соседи поддали жару, такие же, как мы, только учителя. Аж до потолка подбрасывали мы своих девчонок. Ну как в молодости!
— Юр! Иль забыл? Да я с тобой сколько раз рок отрывала. Помнишь, комсорг грозил нам не допустить к защите, называл аморальными, вульгарными. А мы прожили жизнь, в общем, нормальными людьми, спокойно людям в глаза смотрим, никто не говорит нам плохих слов ни в глаза, ни в спину.
— А за что? — удивился Бронников.
— Кстати, куда делся тот комсорг?
— Хрен его знает. Но сколько бывал на совещаниях, симпозиумах, не только не видел, но и не слышал о нем. Будто выпал из обоймы. Ну, добром его никто не вспоминал.
— По-моему, он был стукачом.
— Все возможно.
— Знаешь, а я тоже берегу пленки на бобинах с нашими студенческими песнями. Они и сегодня мне нужны, — тихо созналась Таисия Тимофеевна.
— Заводишь хоть изредка?
— Еще бы! Иногда даже подергаюсь, когда дома никого нет.
— Стыдишься?
— Пары нет… Сам знаешь, — опустила голову.
— Бедная наша девочка! — Бронников вспомнил яростный пожар в лесу, на тушение которого послали всех студентов. Не хватало лопат и топоров. Машины не успевали подвозить воду. Несносная жара сушила и слепила. Из леса выскакивало и выползало горящее полуживое зверье. Сколько его погибло, точно не знал никто. Да и до него ли было? Горело само небо над головами, вспыхивала под ногами земля. Смотреть, дышать больно. Многие теряли сознание и падали в огонь.
Кого-то успевали вытащить и спасти. Но не всех, не каждого. Люди не справлялись, пожар свирепствовал две недели, покуда уставшее небо не пролилось ливнем. Мигом погас огонь. Лишь обгорелые деревья да серая земля все еще дрожали от боли.
В том пожаре студенты недосчитались полутора десятков своих ребят. Средь них и Артема, парня, которого любила Таисия. Они встречались. Но их весна сгорела. Таисия сама нашла задохнувшегося парня. Спасти его было невозможно.
Много лет прошло с тех пор. Не все березы покрылись зеленью. Не у каждого зажила память. Таисия навсегда осталась одна…
Юрий Гаврилович был однокурсником Таисии Тимофеевны. Он все годы опекал ее, помогал, советовал, случалось — бранил за просчеты, но только один на один, чтоб не обидеть больнее того, что пережила. Главврач вытаскивал ее к себе домой на праздники, чтоб коллеге не было так одиноко. Он знал, у Таисии есть сестра, очень неудачно вышедшая замуж, и ее двое детей жили и росли у тетки, называли мамой. Но теперь они встали на ноги, завели свои семьи и очень редко вспоминают Таисию Тимофеевну. Только она не забывала их. Навещала, помогала из последнего, ни словом не напомнив и не попрекнув. Она нередко рассказывала о них как о своих кровных детях, забывая, что Юрий знает всю ее подноготную. Она любила их как мать. А что делать, если не на кого было больше потратить тепло, отмеренное самой жизнью…
— Тая, в эти выходные что собираешься делать? — спросил Бронников.
— Свои просили приехать с детьми побыть. Они в гости собираются. Путь отдохнут.
— А чего к бабке не отвезут? Пусть бы присмотрела.
— Да что с нее взять? Ничего не умеет.
— Мы с Томкой на дачу собираемся, хотели тебя с собой взять.
— Не могу, уже обещала…
Дача была единственной отдушиной Бронникова. Пусть маленькая, убогая, старая, но здесь хранились вещи и мебель, любимые еще с юности. Старая радиола с грудой пластинок. «Ригонда», Юрий Гаврилович долго копил на нее. Она и теперь служит верой и правдой. Закопченный до макушки чайник, который еще студентами брали в туристические походы. Разрисованный павлинами термос, этот выручал много раз. Его позже привезли на дачу. Дети сочли старомодным. И определили «на пенсию». Здесь были цветастые, лупоглазые занавески и ватники, старые спальные мешки, ставшие тесноватыми, ватные одеяла и резиновые подушки.