— Уж не в медицинский ли?
— Именно! — подтвердил Петрович.
— Ну, это уже решение взрослого человека. А значит, все обдумал. Из этого хороший врач получится.
— Дай Бог! Пока от боли кричит ночами. Днем терпит. Ему через месяц на операцию, из ног осколки будут убирать.
— А чего ж он в госпитале лежал?
— Из задницы убрали осколки. Дальше не рискнули, сердце могло не выдержать нагрузку.
— Ему рассказали о Вере?
— Да, он уже навестил могилу. Вместе с отцом ездил, жалел глупышку. И все говорил, что ей пацаном надо было родиться.
— Там другой вывих мог случиться, — отмахнулся Бронников.
— Юрий Гаврилович, еще больных привезли! — просунулась в кабинет рыжая голова Сеньки.
— Не принимай! — привстал Петрович. Но Бронников уже выскочил в коридор.
Худая девчонка сидела на скамье в коридоре и зверовато оглядывала всех проходящих мимо. Увидев Бронникова, показала ему язык и заорала:
— Отпустите меня домой! Все равно убегу!
— Как тебя зовут? — подсел рядом Юрий Гаврилович.
— Наташка! — крикнула в ухо, расхохотавшись.
— Красивое имя, да и сама как синеглазое облачко, только нот кричишь зачем? Я хорошо слышу. Ты к кому хочешь вернуться? К маме?
— Нет! — задрожала Наташка.
— К отцу?
— У меня нету папки. Только кошка. Ее выкинут, если меня здесь оставите. Или она от голода умрет. Она моя подружка. Других нет.
— Наташа, успокойся. Иди отдохни. Потом мы с тобой поговорим и все решим, договорились?
— Пока я отдохну, Муську выкинут в окно.
— Кошки не разбиваются, а во дворе твоя Муська не пропадет. Будет ждать тебя вместе с другими.
— Как не разбиваются кошки? Вон бабка с пятого этажа прыгнула с балкона во двор и разбилась насовсем. Она человек! А Муська только кошка. И живет не на пятом, на десятом этаже.
— Наташа, в том особенность кошек. Они, прыгая с высоты, не разбиваются.
— А есть она все равно захочет, — хныкала Натка.
— Ладно, принесем твою кошку! — не выдержал Семка и передал ее санитаркам, чтоб те помыли и переодели девчонку.
Санитарка Люба взяла девчонку за руку и, уговаривая, повела за собой. Помыв Наташку, женщина попросила ее подождать в коридоре минуту, сама постучалась к главврачу:
— Юрий Гаврилович, осмотрите девочку! Это что-то! Я никогда такого не видела! На ней живого места нет. Вся зверски избита! Тело черное. За нее даже взяться страшно, — плакала женщина.
— Приведите ее, — попросил Бронников и позвал в кабинет врачей.
Санитарка ввела Наташку. Девчонка пугливо озиралась по сторонам, жалась к Любе.
— Наташа, с кем ты живешь? — спросил Юрий Гаврилович.
— С Муськой.
— Я о людях. У тебя есть мама, папа, бабушка?
— Есть тетка, вовсе чужая. Она меня у мамки давно взяла, за долги. Насовсем. Обещала вместо мамки быть, — всхлипнула невольно.
— А мама где живет?
— Не знаю, — пожала плечами растерянно.
— Ты учишься в школе?
— Это давно было. Тетка сказала, что мне грамота ни к чему.
— Чем занималась? Что делала?
— Дома убиралась, стирала. И на даче с огородом управлялась. Я ж служанка…
— Тетка твоя работает?
— Ну да! У нее свое дело, — ответила шепотом.
— Какое?
— У нее свои бензоколонки.
— Богатая баба! Только почему такую маленькую в служанки взяла?
— А я у ней не одна. Еще есть.
— Такие же, как ты, — девчонки?
— Не-е, те тетки! Я двух видела. Одна жрать готовит, другая машину водит, возит тетку на работу, потом домой, еще в магазины, на базар.
— Тетку как зовут?
— Софья Степановна. Мне нельзя было так ее называть.
— А как звала?
— Как велела, мамой. Я удочеренная.
— Свои дети имеются у тетки?
— Не-ет. Не было. Говорила, мол, упустила время…
— Наташ, а давно она взяла тебя?
— Ага! Я почти не помню маму. Только одно как сейчас вижу: нас выкинули во двор, мамка плакала, было холодно. И она сказала, что мне нужно выжить. Потом говорила с Софьей Степановной, та глянула на меня, долго ругалась с мамкой, а потом дала матери деньги и увезла к себе. О матери даже вспоминать не велела.