— Мы ж предупреждали вас, отдавая дочку, не отпускать ее одну никуда, особо к воде. Тем более что странности за девушкой замечали с детства. Мы ее лечили пять лет! Сколько сил и души вложили в нее! А вы мать, и забыли! — расстроился Бронников и ушел не простившись.
— Что случилось? — встретил его Петухов в коридоре.
— Опять фиаско, Ванюш! Но ты не обращай внимания, мне надо перекурить.
Вошел в кабинет, Петухов появился следом.
— Вань, сегодня твой день. Иди, не мути себе душу.
— Что произошло? Скажите! — Сел напротив.
— Вань, ты уже знаешь, как больно терять. Ушла еще одна наша больная, Ульяна. Утопилась. У нее с детства было такое желание. Столько лет лечили. И все равно! В чем же дело? Что подталкивает людей к самоубийству? Ульяна утопилась без причин. Другие прыгают с крыш и из окон, третьи режут себя, рвут вены! Зачем? Вот и эта — никакого возбуждения, ни с кем не ругалась. Но ушла. Ничто не удержало. А терять ох как больно, Ваня! Словно половинка моя пропала! Бездарно и глупо. Почему люди не хотят жить? — Бронников закурил.
— А у вас никогда не возникала усталость от жизни? — спросил Петухов.
— Раздражение случалось. Иногда злился на корявую судьбу. Но не больше того.
— Мои однокурсники часто психовали. И всегда из-за нехваток. Стипендии слишком малы.
— Потом не станет хватать заработка. Дальше в дефиците будет здоровье. Это последняя стадия… Человек — самая большая загадка, Иван. Он всю жизнь лечится, чтобы жить, а умирая, так и не знает, что его добило. Мы жалуемся на болезни и нищету. А в результате умираем от нервных стрессов, от подлой родни и друзей-предателей. Мужики чаше всего уходят из жизни из-за женщин. Застал с другим! Изменила! Разлюбила! Отвергла! Ну и что? Найди другую! Плюнь на дрянь, забудь ее имя. Так ведь сам себя истерзает человек, прежде чем забыть, — вздохнул Юрий Гаврилович. — Знаешь, Ванек, большинство мужиков, которые у нас лечатся, из-за женщин пострадали. Хотя все твердят, что представительницы слабого пола эмоциональны, у них тонкое восприятие. Может, когда-то так и было. Но не теперь! Случайно ли бьет мужчин? Их у нас только по количеству на треть меньше женщин. Вот так-то! А и в нашей больнице, к сожалению, мужики умирают гораздо чаще женщин. Даже болезни сложнее. А потому, говорю тебе, не верь старой истине, что мужик все сдюжит.
— Но утопилась девушка! — напомнил Иван.
— А сердце болит у меня, — признался впервые Юрий Гаврилович и добавил: — Готовься к переводу в мужской корпус. Там ты мне нужнее. Знаний хватает, опыта достаточно. Человек семейный, уравновешенный. Пора тебе сравнить болезни и результаты лечения. Пришло время становиться профессионалом.
— А кем я был?
— Практикантом. В женском корпусе работа сложная. В мужском — еще сложнее.
— Юрий Гаврилович! Опять Римму из петли еле успели выдернуть! — заглянула медсестра.
— Выдайте халат на пуговках, без пояса!
— Она на колготках умудрилась. Самой не давали, она у соседки стащила.
— Пусть Таисия Тимофеевна с ней поговорит.
— А толку? Она уже в пятый раз вешается…
— Ладно, приведите Римму ко мне, — кивнул главврач.
— Юрий Гаврилович, можно мне с Риммой побеседовать? — попросил Петухов.
— Давай, Ваня! Уже пора самому оттачивать свою убедительность. Сумеешь доказать человеку его нужность — сохранишь жизнь. А значит, сам живешь не впустую.
— Можно войти? — заглянула в кабинет худосочная блеклая женщина лет тридцати пяти.
— Проходите, Римма! — пригласил Бронников.
— Вы меня вызывали? — спросила тихо.
— Да, вот врач Петухов хочет пообщаться с вами. Вы не возражаете?
— Нет, — отозвалось робким эхом.
Юрий Гаврилович взялся за бумаги, надел очки и сделал вид, что читает и его вовсе не интересует разговор врача с больной. На самом деле он видел и слышал все, не упускал из виду ни одной детали общения, ни единого слова.
Петухов пересел поближе к женщине и спросил:
— Как чувствуешь себя, Римма?
— Нормально.
— А что случилось? Почему снова хотела уйти?
— Надоело все. Ну зачем держать меня силой? Если решилась — удавлюсь! Пусть позже, но…
— Зачем?
— Устала от всех. Не могу, не хочу жить!
— Римма, не надрывайся. Я же не ору. И ты не обижай своим криком, не глухой, слышу хорошо.
— Ну а чего ко мне пристали? Жизнь моя, как хочу, так и распоряжаюсь ею.
— Это ты могла говорить, пока не было дочки. Ей всего четыре года, пятый пошел.
— Вырастят. Есть у нее отец с бабкой, не останется сиротой.