…В апреле 1918 года, в Кременце, «Доктора Фанни» посетил генерал Гренер. Он поинтересовался и положением дел в её «хозяйствах». Она рассказала, что месяц назад у неё, проездом, был бывший командующей её 5–й армией генерал Александр Зальф. Он «обрадовал» её, между прочим, тем, что «поскольку фронт, — да и само государство, — развалены, решать задачи полевой медицины в её епархии ей придётся самой»…
Такое отношение и к русской военной медицине и к судьбам раненых солдат для неё не ново — то же поняла она много раньше. Ещё во дни светлого праздника российского народовластия, — на стыке февраля–марта 1917 года, — когда вместе со своим супругом и Александром Павловичем Кутеповым, вырвавшемся в краткосрочный отпуск для поездки к родным, они оказались в Петрограде. Ни тогдашнему командующему армией Драгомирову, ни, тем более, самому Керенскому было не до «каких–то» (именно это слово прозвучало!) госпиталей и лазаретов. Занятые политическими разборками и дележом синекур на зыбкой трясине уже начавшейся смуты, они отказали ей даже в выделенных правительством на первую половину года, для её учреждений, медикаментах и оборудовании! Будто не о судьбах десятков, сотен тысяч смертно бедствовавших русских солдат она хлопотала!… Так же, как будто не судьба России заставила Кутепова возмутиться несостоятельностью военных и гражданских властей столицы, никаких мер не принимавших против опаснейших бесчинств заполнивших её смутьянов–резервистов! Отбросив интеллигентские экивоки и субординационные условности он, фронтовой офицер, попытался напрямую вмешаться в события. И сразу же встретил не просто злобное сопротивление призывавших к свальному дезертирству подонков. Но откровенную ненависть полностью деморализованного Советом военного руководства. Которому, — как это хорошо знал Александр Павлович, — и надлежало немедленно принять меры по спасению города и Отечества! «Меры» эти попытался принять он сам. Не медля. И «По кутеповски» жестко. Но сразу поняв, что, — не ко двору придясь, — воюет в одиночестве. Что не медля будет арестован. И, — единственный оказавшийся способным тогда организовать наведение порядка в открытую сдаваемом внутреннему врагу Петрополе, — он, простившись с сёстрами (они жили на Васильевском) и с родителями моими, уехал. Возвратился, тоже не без приключений, в ещё сражавшуюся армию. Где ожидал его обезноживший генерал Дрентельн, — командир, — чтобы передать ему Преображенцев…
…Печально: русские, — пока ещё русские, — власти отказались участвовать в спасении своих раненых. На кого расчитывать? Не на немцев же, оккупантов?
На оккупантов! На немцев, как оказалось. Ибо именно немец Гренер, — начальник штаба Германской оккупационной Армии, — предложил: «Рассчитывать… на него именно! Сами говорите — не на кого больше!». И обещал… остановить трагедию — гибель раненых русских солдат. Разрешить проблемы медицинского персонала. Помочь ему излечить, поставить на ноги и отправить по домам пусть хоть толику (а «толика» — это, по меньшей мере, десятки тысяч, — было, «списанных» уже «здравым смыслом» чиновников военных ведомств, — россиян!). Спасти чужих ему, в принципе, людей!…
Смеётся немец?… Как можно?!…Шутит? Кажется, на шутника генерал не похож… И вообще, можно ли так шутить? Но…
…Тотчас по отбытии высокого германского визитёра немцы начали завозить в лазареты медикаменты, госпитальное оборудование, продовольствие, одежду и топливо. Медики глазам не верили. Но ведь везли, везли!…И всё же, пугающе непонятна была для «Доктора Фанни» избирательная щедрость оккупационных властей: завозили–то этакое добро — и в невообразимых для неё количествах! — именно в её госпитали и лазареты! Но почему? Известно же было, что сами немцы свои очень ограниченные ресурсы расходовали предельно, — до крохоборства, — экономно. Да и по их собственным рассказам население дома у них само голодало отчаянно. Даже здесь, на Украине, практически уже не воевавшей с ними, солдатские Butterdosen были куда как скромны. Голодными были рационы! А ведь по «Брестской капитуляции Москвы» они, — скрупулёзно вывешивая и учитывая каждое статистическое «место» вагона, — сотнями эшелонов вывозили в Германию к себе установленные кабальным договором «75 миллионов пудов хлеба, 11 миллионов пудов живого скота, 2 миллиона гусей и кур, 2,5 миллиона пудов сахара, 20 миллионов литров спирта, 2,5 тысячи вагонов яиц, 4 тысячи пудов сала, огромное количество животного и растительного масла, сырой кожи, шерсти, леса и пр.». Опустошая, — грабя откровенно, если быть точным, — не только до чиста разорённую войнами и смутой Украину, но и свои собственные жалкие «неприкосновенные» армейские резервы…