Вообще-то бабы неисчерпаемы. Потому что их и так уже пять миллиардов, а каждую секунду ещё на одну становится больше. Будь она хоть старушка, хоть маленькая карапузка, а всё равно по-своему интересна: бабуля опытна и многому может научить, подсказать - на карапузку же приятно смотреть, как она с виду небыстренько, но с каждым днём превращается в девочку, девушку, женщину. А ещё они разных наций, и рас - и говорят даже, что...
- Мужики, а правда что у негритянок манда поперёк?- В глазах чернявого мужичка было только истинное любопытство; и не подумалось, будто он задал этот вопрос от нечего делать, для поддержанья беседы: нет, ясно же - его эти мысли гнетут, что вот мол, промотал на ерунду целых полжизни, а негритяночку с пылом и с жаром так и не попробовал.
Тут наконец-то вступил Митрий, хозяин, которому до сего мгновенья было неловко молчать в своём доме; и вот:
- Не верь! Я дрюкал в городе негритоску.- Он горделиво оглядел мужиков, вперивших в него свои очи - они сидели на хвостах как орлы на гнезде.
- Расскажи, а. Расскажи, Митя.
Все глухо загомонили, посматривая к дому, не подслушивают ли их жёны; только дьякон продолжал терзать зубами жирную селёдку, довольно и сыто облизывая пальцы.
- Но это должно остаться между нами. Не дай бог, моя от кого узнает.
- Само собой. Не сомневайся.
Заговорщицким шёпотом, словно какой-нибудь анархист террорист, подзывающий на революцию, румяный Митя начал свой распутный рассказ:- В тот раз мы с напарником распродались хорошо, и пошли отметить это дело в стриптиз.
- Где голые девки?- воскликнул чернявый тихонько.
- Ну да. И среди них танцевала одна африканочка - ох, и вертлявая. Грудки, жопка - прямо кажется будто пламя из трусов вылетает. Я даже обжёгся, когда ей туда деньги засовывал.
- Прямо в трусы?- восхитился чернявый.
- Ну да. И вижу, что я ей тоже понравился. Вышла она в зал, и села мне на колени - у меня тут же встал. Тогда она шепчет мне на ухо - сто долларов.
- Настоящих американских? это же ползарплаты!- видно было, что чернявому проще вымазать сажей жену, чем отдавать такие деньжищи.
- А как же ты думал. Они, сучки, цену в городе держат.- Тут Митрий налил себе в рюмку, и все мужики следом, даже дьякон. Хряпнули, выдохнули, закусили.- Если б вы только знали, как она надо мной изгалялась. И сверху, и снизу, и...
Тут я бы вам рассказал обо всём, что наплёл нам Митя, да боюсь, не будет мне после этого прощения ни от дьякона, ни от дедушки Пимена. Они ведь тоже всё это слушали, и теперь им стыдно. Так что представьте в меру своего жгучего воображения.
А Митрий, закончив городскую былину, медленно подкурил чужую сигаретку, дав и мужикам сглотнуть густую тягучую слюну:- Вот так вот бывает.
Всеобщее обалдение длилось около минуты: кто кашлял, кто кряхтел, а иной и вздохнёт от воображаемой услады. Но потом каждого из мужиков словно прорвало: плотина заточения мечтаний и грёз, фантазий и придумок, среди которых попадались редкие обрывки настоящей правды, вдруг стала разрушаться мужицкой бравадой - так всегда случается, когда кого-либо из нас сильно цепляет за живое любовная зависть. Ведь самое тяжкое для настоящего мужчины - не узнать в женщине того, что знают все остальные.
Даже дедушка Пимен в пылу всеобщего похотливого ража хрипло выкрикнул:- а вот у меня было однажды!- и тут же обернулся ко мне:- Закрой уши, а то сквозняком надует.
Пока они хвастались, дьякон, низко склонив голову к столу, делал вид будто жуёт свою любимую селёдку - но на самом-то деле он смеялся. Видно было, как от сдерживаемого хохота тряслись его широкие костистые плечи, как вздулись щёки и гусиные лапки у глаз. Он-то, мудрила, всё про них знал, про своих дорогих мужиков - только не хотел расстраивать эту победоносную трепотню.
Бахвальство мужиков походило на тайную любовную вакханалию, даже на групповую оргию - и последним кончил чернявый, которому по пути к эйфории сей беседы досталось меньше всего слов.- Вот так я её разделал,- выдохнул он изо рта жаркий воздух распутства, и откинулся на спинку; но так как у скамейки не было спинки, то он и кубырнулся кверху задом прямо в кусты крыжовника.
Отрезвляющий смех, а потом громкий хохот свободы раздался под сводами беседки. Он словно бы сбил, срубил с мужиков те оковы, которые они сами себе нацепили на языки, выбрав шепотливую, намекливую, с придыханием и слюнями бабью тему для разговора. Каждому из них хотелось сменить её, потому что она слишком уж личная, интимная - но всякий из мужиков боялся, что другие подумают будто у него уже хер не стоит, и начнутся насмешки. А теперь вот, после падения, всё само улеглось, и уладилось.
Раскурили сигаретки; вздымнули. Солнце садилось, но до позднего вечера было ещё далеко. Даже сверчки пока не цикадили - ни на траве, ни на стрелах акаций. Подвыпившие бабоньки в доме, вместе с хозяйкой стали понемногу распеваться для вечернего многоголосного концерта, к которому, не иначе, присоединится и азиатская сучка из своей будки, потом и соседские кошки, гуси с курами, коза и два поросёнка.
- Слышьте - девчата-то наши уже хороши, уже пьяненьки,- довольно сказал Фёдор, радуясь, что теперь никто из них сюда не придёт, не выхватит рюмку из рук.
- И слава богу,- тонко заметил дьякон.- Потому что когда мужики пьяные а бабы трезвые, то это создаёт напругу в мировом балансе полов - в нас больше влито, и мы их тогда перевешиваем на весах, а посему они поднимаются над нами и начинают сверху кричать, скандалить, иногда даже бросать сковородки. Зато когда всё вровне налито, то весы мужиков да баб стоят на одном уровне, и пусть тогда попробуют добросить свою сковородку.
- Хахаха! Гогого! Ну и дьякон!- заржали мужики, качаясь от смеха на своих тонких жёрдочках.- Вот что значит много книжек прочесть; какой баланс вывел, а?
Дед Пимен покачал головой, встрёпывая седой хохолок на затылке, и подивился:- Да, дьякон - ты долго молчишь, думаешь о чём-то, а потом такое ляпнешь, к чему не всякий учёный тяму имеет.
- Раздумья о жизни делают человека мудрее. Разве вы сами не размышляете наедине с собой о любви и о боге, о всякой политике? Я уверен, что каждый из вас по-своему мудр.
- А как ты мыслишь - у животных есть душа?- Тут Пимен поправился:- Нет, я не про то как они ластятся к нам, узнают любимых хозяев, и иногда пускают слезу - а вот в господнем смысле, в величайшем. Потому как если я в следующей жизни стану псом, то для меня это важно знать.
- Чего?! Дедушка, ты не трёхнулся?- грубовато схохмил уже изрядно захмелевший Толик.- Помрём и сгниём, ничего не останется.
- Дурак ты,- спокойно и потому весомо вступил в беседу Степан-здоровяка.- Я сам об этом частенько думаю, когда вдруг сердце прихватывает - тяжело умирать просто так, словно раздавленный клоп.
Но дьякон его успокоил, да и всех за столом:- А ты, Стёпа, не клоп - ты бессмертный. Душа, мужики, неуничтожима - нет во вселенной таких силков, чем её можно поймать, нет темницы куда посадить, и топора которым рубить. Если, конечно, сами себя не загубите.
- А вот скажи, дьякон,- Федька, быстренько проглотив квашеную капустку, пригладил ладонью усы.- Гитлер свою душу навечно сгубил? Неужели дотла испарился?
- Да чёрт его знает. Я даже не могу представить тех мук, которые суждены такому исчадью.
- Вообще-то политики должны судиться не только за свою судьбу, но и за тех людей, которых брали под свою опёку. А то он, гавнюк в белых перьях, наобещает рога изобилия, а после выборов показывает народу копыта да хвост.
Видно было, что Степан осерчал, вспомнив кое-чего из личного; Фёдор тоже заиграл желваками, да и дедушка Пимен нахмурился-набычился в меру своей озлобленной дряхлости. Только трое других - Толик, Митрий и чернявый - в размахае пьяного уважения почти уже без мысли гуртовались вокруг своей общей бутылки.