Гощенин вздохнул и положил тяжелую руку с выпуклыми ногтями на ее сумку, на плечо не решился:
— Не знал никто толком, что она сердечница, вот что… И соседи не знали никто.
— Да, как же! У вас в медпункте медсестра одна, без фельдшера!
— Уехала фельдшерица-то. Со своим женихом Петькой Шуховым в агрогородок, на целину, подалась. Наш же, бурцевский парень… Отслужил он там и остался. Да ее сманил.
— Пойду я… — Нудно и постыло было слушать Инне. Обида и растерянные слезы подступали — что ни слово сегодня, ото всех. По дороге наслушалась. Слова-то не купленые! Любопытные, поучающие… Ей казалось: каким-то не таким должно быть сочувствие…
Гощенин сказал вслед: машину завтра утром ей выделят. Хоронить. Надо в Выхинскую больницу ехать, там она. Уже обрядили. Наклонился над стопкой бумаг, потирая лысеющий затылок…
К дому прошла задами. С трудом открыла непослушный замок. Давно уже она не открывала его сама. Из города ей полдня пути, приезжала всегда под вечер, окошко ясное светится…
Заскрипели половицы в сенях. Она прошла в их с матерью половину, с кухней и комнатой за перегородкой. Оголтело орал репродуктор… Было прибрано, и зеркало с яркими открытками, присланными ею к Октябрю, Маю за все годы, засунутыми за деревянную рамку, было повернуто к стене и завешено накидкой с подушек.
Осторожно она прокралась к динамику на этажерке, на стопке журналов и альбомов с карточками и дернула провод. Тишина навалилась на нее. Повернула зеркало, и оно тускло отсвечивало в сумерках. Незнакомо темнело и щурилось в нем Иннино лицо.
В окно постучали. Скрипнули шершавыми пальцами по стеклу:
— Ин, ты здесь, а? Все нету… — Снова стукнули.
Очень хотелось есть и напиться чаю в соседнем доме, у Зониных. Но ее придавило застылой тишиной в доме, и было не отозваться, не вынырнуть. Вдруг очнулись и — зачем-то, для кого теперь?.. — пошли ходики. Под утро ходики, наполнив Инну ожиданием и испугом, снова стали. Все в их маленьком хозяйстве на двоих было налажено с повседневной женской тщательностью и не устроено по части мужских забот.
До Выхина было под горку, лесом. И снова в гору. Впереди видна старая выхинская церковь с черточками-крестами и в паутине кустов по разрушенным уступам верха, по обнаженным ребрам куполов. Студеное красное утро глядело вдалеке через сквозные купола, дышало настороженным покоем и близким уже устойчивым, долгим снегом. Лаяли собаки позади, в Бурцеве. Вдалеке, на краю Выхина, стучали в кузне и заводили трактор возле ремонтных мастерских. Звуки смутно и вязко доносились в тишине пасмурного раннего утра.
На полпути ее нагнал обещанный совхозный грузовик. Загудела дорога, и шелестела стерня и осыпавшееся ломаное остье, когда трехтонка с продрогшей Инной в углу кабины объезжала по краю поля чугунные колдобины на проселке.
К полудню подошел народ. Выхинские старухи, соседи из Бурцева, была учительница из ее школы… Гощенин велел расписаться в ведомости «Культурные мероприятия» и вручил ей перетянутую тесемкой пачку трехрублевок и пятерок. Они скоро разошлись. Пожилая высокая сестра-хозяйка из больницы указала ей, кому и за что полагается. Подталкивала ее, безвольно послушную, как распорядиться, вслед за чем… Где встать. «Теперь уж поплачь, поплачь теперь… О н а услышит. Ты себя отпусти».
Какие это были будничные и мерные заботы. До поры отодвигающие чувства. Почти бытовое устройство ее худенькой матери с заострившимся тихим лицом, на простыне и скудной больничной подушке между восковыми цветами; и потом под бугром из мерзлой глины, плоскими ломтями…
Рядом тихо крестились и утирали подбородки концами платков какие-то незнакомые старушки. По дороге с кладбища рядили: сирота-то одна осталась, будут ли поминки? Или не стоит ходить в Бурцево? Далеко все же. Неумело рыкала гармонь. К ней подошел сосед, Митин, и взял оставшиеся пятерки — купить красного.
Поминки пересидела с трудом. Долго ждали Митина. И он пришел наконец. Все рвался сам разливать и промахивался, залил вином тарелки с подсыхающей мутно-серебряной селедкой. Доставал из карманов новую бутылку рыжего красного и все не давал выудить ее из своих рук. Жена его Таня зло всхлипывала, ей было досадно который час повторять всем, что, может, магазин был закрыт… Шептались старухи. Петра Митина ходили встречать. И бегали по дворам — занять пока чего-нибудь спиртного. Раззвонили по Бурцеву… Новые пришедшие, из Малина, товарки матери по маслозаводу, зашли со своим красным.