сиди там! Только вот Ив этого не одобрила бы!
И тут меня вновь охватила волна того непонятного чувства. Это была смесь горечи и
ярости. Зачем она так мне говорит?! Мне и без того плохо!
— К тебе тут пришли. — Сообщила сестра, и я услышала, как она стала спускаться по
лестнице, а вслед ей были и параллельные шаги. В дверь еще раз постучали.
— Откроешь? — кротко спросил мужской голос, который был знаком мне до боли.
Отчего-то я вскочила с постели, прижав к груди ладони, и испуганно посмотрела на дверь.
Зачем он пришел? Я, кажется, просила оставить меня в покое! О, как же бьется от волнения сердце
в моей груди! Но на меня нахлынула и еще одно чувство: я винила его за то, что он позволил мне
остаться в одиночестве.
— Эмили, я тебе уже сотню раз повторял: да я был не прав, но я не виноват.
Кровь вскипала. Как он может так говорить?! Кто виноват?! Казалось, что я не
контролирую себя, хотя так и было. Я выхожу из себя. Он прислал мне сотни смс, в которых писал
одно и то же; он звонил мне десятками раз на день, но я не брала трубку. Мне не хотелось говорить
ни с кем, даже с ним.
Я встала рядом с дверью, прикоснувшись к ней ладонью на том уровне, где должно было бы
быть лицо Майки. Мне не хотелось его видеть, но хотелось к нему прикоснуться, намотать его
немного жестковатые волосы на свои тонкие пальцы и прорисовывать витки в воздухе; хотелось
дотронуться до щеки, очертить линию его скул и заглянуть в его карие глаза. Только вот, если это
случится, то я не выдержу, честное слово, я не выдержу. И весь мир полетит к чертям, если я
почувствую его прикосновение. О, черт! Почему я так беспомощна, когда дело заключается в нём?
Я облокотилась спиной о дверь и села на пол, положив голову на колени.
— Эмили…
Я поняла, что он сел точно также, только намного шумнее меня: я слышала хлопок его
спины о дверь и почувствовала легкое содрогание пола. Интересно, как он узнал об этом?
— Майки, уходи. — Мой голос содрогнулся, когда я произнесла «Уходи», словно это был
приговор.
— Ты же знаешь, что никогда, — тут же следовал мне ответ.
Но больше я не говорила. Парень пытался заставить меня отпереть дверь, и я в один момент
уже было согласилась, но тут же передумала. Как бы мне ни хотелось его обнять, сейчас у меня не
то душевное состояние, мне не хотелось бы, что он видел меня такой разбитой. И лишь одна фраза,
последняя фраза заставила меня всю дрожать, как если бы я попала под ледяной дождь. Он сказал:
«Даже если ты станешь затворницей, я буду тоже затворником, лишь бы рядом с тобой». Его голос
звучал так, как если бы это было признание в любви. И я не смогла удержаться: моё сердце запело
тысячами свирелями еще на один миг. Мне так хотелось сказать ему то, что давно лежит у меня на
душе, хотелось произнести «Я тебе доверяю» и рассказать всё-всё-всё. Но звук захлопнувшейся
входной двери известил меня о том, что гость покинул дом. И моё сердце упало.
Тем не менее, я вспомнила об еще одной причине, о которой говорила Ив, чтобы жить
дальше.
И я открыла дверь, спустилась вниз, на кухню, к сестре, которая, скорее всего, слышала весь
наш разговор, а может, и нет, ведь мы говорили почти что шепотом. Она была крайне удивлена
меня увидеть, а я бросилась в её объятия. Я уже целых четыре дня не чувствовала чьей-то ласки.
Не знаю, что на меня нашло, но, увидев взгляд сестры, я поняла, что это для неё было намного
мучительнее, чем для меня, что это было равно моей смерти, ведь я, действительно, всего лишь на
время, но умерла. И я поняла, что она чувствует ко мне. Наконец-то поняла, какое душевное
состояние у неё будет, когда умру я. И меня прорвало. Та стена, которую я возводила так долго и
тяжко, чтобы легче перенести смерть подруги, испарилась, и на меня обрушились все те эмоции,
которые я скрывала. Рыдая навзрыд, я упала на пол, но Кристи меня поддержала.
— Ну-ну, — приговаривала она и гладила мои волосы, держа в объятиях.
Когда же меня немного отпустило, она проводила меня до дивана, и я плюхнулась на него
сразу же, ведь ноги не держали совершенно. Кристи заварила мне чай с ромашкой и грушей, что
так хорошо успокаивает нервы; и, успокоившись окончательно, я начала засыпать от изнеможения
и от того, что уже наплакалась вдоволь. Твердо решив, что нужно (Обязательно нужно!) жить
дальше, я провалилась в царство Морфея. Завтра я обязательно выйду к людям.
Сидя под деревом, я смотрела на раскинувшиеся прекрасные просторы: зеленые поля, на
которых виднеются разноцветные пятна, словно небрежные кляксы на картине искусного
художника, знающего, что сейчас эти кляксы — просто кляксы, но позже они превратятся в
цветущие луга. Я вертела в руках стебельки различных полевых растений, цветы которых были от
нежного розового до глубокого синего цвета. На лицо мне падали зеленые листья. Ветер
усиливался, и листья начали с большей силой врезаться мне в лицо, оставляя на коже длинные
красные следы. Я вскрикнула и, чертыхнувшись, отползла назад, после чего упала в яму между
корнями дерева. Вокруг летали шкафы, кровати, тумбочки, даже пирог, разрезанный на равные
части пролетел мимо меня. Мне все это казалось до боли знакомым, только вот где я с этим
встречалась раньше?
Когда я упала на мягкую перину, которая отпружинила и отбросила меня в сторону, после
чего я сразу встала на ноги, я взглянула вверх. Следом за мной падала мебель. Глубокий, длинный
туннель — я не видела, где же он начинался. Но когда я оказалась в комнате, в центре которой
стоял столик, а нем лежал пузырёк «Выпей меня», я все поняла. Это была кроличья нора!
А затем картинки стали меняться. «Ты не Алиса!» — восклицали хором животные.
«Совершенно верно, я не Алиса», — отвечала я. «Так в кого превратился ребенок Герцогини, в
поросенка или гусенка?» — спрашивал Чешир. «Ну что, отгадала загадку?» — вторил Шляпник.
«Нет, но мне кажется, что я могу, если захочу». — Пришла к такому умозаключению я. «Вы
сумасшедшие!» — говорила я. «Если бы ты была в своём уме, то не оказалась бы здесь», —
заключил Чешир.
Я пила чай со Шляпником, Мартовским кроликом и Мышкой-соней. Пела песни с
говорящей черепахой Квази. Рассказывала историю своей жизни гусенице, курящей кальян.
Сыграла партию в шахматы с Белой Королевой. Но самый мудрый совет мне дал Чеширский кот.
«Котик, Чешир! Расскажи мне секрет этого чудесного, счастливого места?» — задала вопрос я.
«Просто мы все здесь не в своём уме», — ответил он. А я все еще спрашивала: «Но как мне быть,
что мне делать, если конец в любом из случаев будет один и тот же?». Тогда Чешир произнес: «Раз
итог все равно будет один, тогда и все равно, что делать».
Это был один из тех самых красочных снов, что снились мне так часто, только вот сегодня,
к удивлению, этот сон был очень приятным. Если вдуматься в слова Чешира, то он прав. Сидеть ли
мне взаперти дома или же хорошо проводить время — все равно я умру. Так лучше уж проводить
остаток дней так, чтобы было о чем вспомнить в предсмертной агонии!
Проснувшись, я с содроганием спустилась на кухню, где у плиты стоял отец. Он неумело
переворачивал яйца, жарившиеся на сковороде, и бекон — видимо, готовил для меня завтрак, ведь
только я одна в семье ем глазунью, обжаренную с двух сторон, но при этом яйцо внутри должно
остаться немного жидким.
— Доброе утро! — с улыбкой произнес он.
— Доброе, — ответила я, потирая глаза рукавами пижамы. — Чего это ты встал ни свет ни
заря?
— Завтрак! — с энтузиазмом проговорил отец и поставил на кухонную тумбу дощечку, а на
неё — сковородку. Затем взял кофейник и плеснул напиток в мою кружку, по краям которой
мелкими каплями расплескался кофе. От напитка заклубился беленький пар — горячий.
Я натянула края кофты до кончиков пальцев и села за кухонную тумбочку. Облокотившись
об неё, положила голову на руку, а другой водила над кружкой, чтобы уловить горячее дыхание
кофе. Как ни странно пальчики были ужасно холодные, и я стала греть их о кружку. Завтрак был
немного подгорелый, но вполне сносный. Папа никогда не научится жарить даже жалкую
глазунью, зато руки у него самые что ни есть золотые.
Поблагодарив отца за такое кушанье, я пообещала ему завтра сама приготовить что-нибудь,
а то он так когда-нибудь дом спалит, помыла посуду и направилась в ванную, где приняла
освежающих душ. Разглядывая себя в зеркале, понимала, как же жалко я выгляжу: растрепанная, с
опухшим лицом, унылая. Поэтому пришлось припудрить лицо, иначе бы люди точно подумали,
что я зомби. Надев беленькие колготки, юбку и длиннющий свитер, я начала собирать учебники и
тетрадки. Странное волнение охватывало меня, неизвестно с чем связанное. Можно было бы
подумать, что это что-то о Майки, но нет — на его счёт я совершенно не волновалась. У меня в
голове уже был построен план действий, как вести себя, если я его встречу, и я твердо уверяла
себя, что смогу его сдержать, хотя небольшое сомнение всё еще оставалось. Ведь это я, Эмили,
еще та трусиха.
Весной веяло в воздухе. На самом деле, весна началась еще в феврале, но у меня не было
времени насладиться ею, столько всего навалилось. Но сейчас я замечаю всё: как летают мелкие
букашки, как опадают лепестки вишен и как ветер их подхватывает, неся куда-то вдаль. Всё небо
заволокли розово-белые листики, по форме напоминающие мелкие сердечки. Пахло только-только
распускающимися цветами, в основном, маками и тюльпанами, а также цветущими деревьями,