как у девочки, впервые влюбившейся.
— Пройдемте в мой кабинет. — Поникнув, сказал он.
У меня предчувствие. Это что-то плохое. Сложив руки на груди и немного насупившись от
испуга, я следую за ним до самого кабинета. Доктор предлагает мне выпить, но я отказываюсь и по
просьбе сажусь в кресло. Звенят стаканы, и он выуживает из шкафчика виски, наливает себе
немного и отхлебывает разом напиток. Вероятно, для храбрости. От этого мне становится еще
больше не по себе. Что может заставить врача пить в рабочее время, если ни какие-нибудь тяжелые
вести?
Доктор Фитч начинает мне рассказывать про какое-то неконтролируемое деление клеток,
про метастазы, клеточную атипию, но я не могу понять, к чему все это. Говорит, что такое
ремиссия и что это еще не означает полное выздоровление для организма, что болезнь может
вернуться через какой-то промежуток времени. Он перечисляет все возможные симптомы и очаги.
— Эмили много раз падала, — говорит Фитч. — Она сама призналась. Это могло вызвать
толчок. Никогда не знаешь, что будет после таких травм, как и не знаешь, что может послужить
причиной.
Подскочив, я стою в оцепенении, до меня не сразу доходят его слова, но, кажется, я
начинаю понимать. Всё моё тело напряжено, руки покрылись гусиной кожей, и все волоски встали
дыбом. Ещё чуть-чуть, одно слово, подтверждающее мои догадки, и я сорвусь.
— Стойте, вы имеете в виду… — Выдаю я.
— Да. — Фитч вздыхает и поправляет очки на носу. Снова наливает себе выпить. Когда
бутылка стукается о стол, я подхватываю её и наливаю виски во второй стакан, стоящий рядом. Со
всей дури вливаю в себя горький, невыносимый и обжигающий нутро алкоголь. Доктор, видя, что
я готова это услышать, произносит: — У Эмили опухоль головного мозга. Сожалею, но ей недолго
осталось.
***
Эмили
Уже четыре месяца я лежу в больнице из-за своей чертовой ошибки. Значит, это знак. Я не
должна умирать. Я потягиваюсь на кровати настолько, насколько это возможно в моем нынешнем
положении, но все равно от движения у меня в костях начинается неприятная, тягучая, ноющая
боль, а где-то внутри, в животе, что-то остро закололо, и я всхлипнула. Доктор сказал, что это
побочные эффекты операций, но скоро они пройдут. Наверное, я уже никогда не стану прежней.
Чёрт бы меня побрал! Зачем я это сделала? Почему в тот момент я думала лишь о себе, о
том, как легче сделаю для себя, но не для других! Мне казалось, мне, действительно, казалось, что, если я умру, это облегчит всем жизнь. Но, как видно, это не так.
Да, мама и папа… Им все равно. Родителям даже не сообщили, что со мной случилось,
потому что я ещё давно указала в своём бланке телефон сестры в случае критических ситуаций. Да
и не думаю, что Роуз позволила бы им повидаться со мной, ведь она считает, что это они виноваты
во всем.
Но Кристи! Как я могла подумать, что сестра сбежала от нас, что она оставила меня и
забыла про меня?! Это ужасно эгоистично с моей стороны! И она по первому звонку прибежала ко
мне, даже увидев меня в таком ужасном состоянии и узнав, что со мной случилось. Вопреки всему
она меня любит.
Я забыла и о единственной верной мне подруге, Лондон. Когда я пришла в себя, первые её
слова были «Ты что, сдурела, а? Да как ты могла! А ты подумала, что будет со мной, если бы ты
умерла?». И эти её слова так пристыдили меня. На самом деле я думала, что Лондон еще та
штучка, что ей не знакомы чувства страха и боли. Да, она эгоистка и побольше меня, но мы
дорожили друг другом с самой средней школы.
Коленка ужасно болит, словно кто-то бьёт по ней молотком. Если бы не обезболивающее,
то боль была бы намного сильнее и невыносимее. Интересно, сколько коленка еще будет
срастаться? И срастется ли она вообще? Рука-то уже. Про ребра вообще молчу. Первое время я
совсем не могла двигаться, потому что была в плотном бинте, который сдавливал мои ребра, чтобы
они правильно срослись. Повезло, что они почти все просто немного надломились, и не было
никаких смещений, иначе острые края могли бы задеть какие-нибудь важные органы. Да я вообще
везунчик! Пошевелив двумя здоровыми руками, чтобы убедиться, что с ними все, правда, в
порядке, я услышала стук в дверь.
— Привет, Эмз, — грустно произнесла Кристи, выглянув из-за двери, и затем зашла в
палату.
Она проговорила всего два слова, а сколько боли я услышала в её голосе. Под глазами у
сестры залегли глубокие синяки, и немного засаленные волнистые волосы были собраны в
небрежный хвост. На лице хорошо выделялись морщинки, скорее всего, из-за усталости и
волнения, ведь ей всего-ничего двадцать лет.
— Привет, Крис, — поприветствовала я её.
Последний месяц Кристи ведет себя странно, словно она меня винит или словно ей меня
жаль. Даже не знаю, что выбрать. Складывается ощущение, что она что-то не хочет мне говорить, а
может, она таит в себе обиду на меня из-за моего проступка. Сестра избегает длинных встреч со
мной и каких-нибудь расспросов, отсылаясь, что она очень спешит.
— Ну, ты как? Все хорошо? — спрашивает она.
Картонные пакеты с шумом плюхаются на пол. Наверное, там фрукты или очередное
детское питание. Мне сейчас почти что нельзя ничего твердого кушать: только пюрешки и кашки,
соки или фрукты, которые сразу же перевариваются в желудке и не напрягают мой организм. Из-за
такого питания я похудела еще больше, чем была раньше.
— Тело затекло и ноет. — Я пошевелила пальчиками на ногах, мол, это невыносимо
терпеть. — А так… неплохо. — Я пожала плечами. — Хорошие врачи попались. Они спасают
меня, как могут.
Кристи кивнула, а затем потерла свои плечи руками. Я знаю этот жест, люди так делают,
когда им холодно или когда они хотят сказать что-то важное, но не решаются. Решив не доставать
её разными расспросами, я просто ждала, пока сестра соберется с мыслями.
— Эм… — Она потупила взгляд, а голос её дрогнул, как струна на скрипке, когда по ней
музыкант проводит смычком.
— Кристи, ты чего? — Сестра заплакала и сразу же начала краем кофты стирать льющиеся
из глаз слёзы. Это меня ужасно насторожило. — Кристи? — переспросила я.
— Прости, что раньше тебе не сообщила. — Она посмотрела на меня, и по её взгляду можно
было понять, что она борется сама с собой. Говорить или нет? Но раз она начала, то обязательно
должна продолжить.
— Что? — недоумевая, спрашиваю её.
— Твои головные травмы. — Взахлеб. — Они…
И сестра отвернулась. Она достала из кармана платок и высморкалась, а затем нервно стала
стучать пальчиками по пластиковому подоконнику, смотря в окно на птиц, пролетающих рядом.
— Что с моей головой? — Я наконец понимаю, что она хочет сказать. Точнее я
догадываюсь, что это связано с этим.
Молчание. Напряженная тишина в палате, и между нами двоими словно пробегает ток. Но
затем сестра на одном дыхании протараторила следующее:
— В твоей голове развивается глиобластома. И довольно быстро. Врачи говорят, что они
бессильны, она неоперабельная, а химиотерапия или лучевая терапия здесь не помощники.
— Что? — Её слова повергают меня в шок. Секунда, и в окно врезается птичка, а я
вздрагиваю от громкого «Бум!». Кристи удивленно отскакивает от окна, а затем снова встает на
прежнее место. Она не хочет видеть моего лица и то, как я это восприму после всего. Я выжила,
чтобы вновь погибнуть.
— У тебя опухоль головного мозга, Эм. Рак. — Проговаривает она.
И тут груз её слов доходит до меня.
«Ну что, ты все еще хочешь умереть?» — говорит внутренний голос.
Часть вторая "Надежда"
Три
Кристи раскрывает жалюзи, чтобы солнечный свет проникал в палату. Я укутываюсь
покрывалом. За последнее время темнота мне полюбилась. Я хочу провести всю жизнь под
одеялом. Осталось недолго.
Мне так обидно и грустно, что я такая дура. Я играла с судьбой, и она ответила мне той же
монетой, решив предварительно помучить. Сколько раз я уже выживала, и даже сейчас… я
осталась в живых. Но мне предстоит умереть.
Раз в день меня заставляют посещать психолога. Один на один, чтобы я могла рассказать
все свои страхи, чувства и эмоции. Но из эмоций у меня есть только слезы и глубокая обида на
себя. Я себя ненавижу. Психолог, следя за моим состоянием на протяжении месяца, пришла к
заключению, что я вполне вменяемая, а моя попытка самоубийства, скорее всего, была глупостью
под давлением обстоятельств.
И даже после этого заключения, которое требовалось врачам, я все равно продолжила её
посещать, хотя уже и могла прекратить. По крайней мере, только у неё я могу беспричинно рыдать,
глядя на маятник, стоящий у неё на столе, который по идее должен успокаивать пациента, хотя я и
еще больше впадаю в отчаяние, когда гляжу на него. Действие маятника бесконечно, но я не вечна.
Конечно же, никто не вечен по своей сути, зато у них впереди взросление, старость и смерть. А у
меня только смерть.
Теперь вечные мои друзья — это таблетки от тошноты и мигрени. Хотя даже они иногда не
помогают головной боли не появляться вовсе, за все месяцы, что я здесь нахожусь, у меня было
два приступа, один из которых длился почти три дня.
— Эмз. — Я чувствую, как сестра присела на край койки, и та скрипнула. Ужасный
противный звук, действующий мне на нервы. — Ты слышала, что сказал доктор? – Она говорит
более чем радостно. Больно. Не хочу жалеть себя. Сама и виновата.
Я не отвечаю. Она пытается откинуть одеяло, чтобы раскрыть меня, я только еще больше