городе, где я родилась и выросла, ведь здесь, грубо говоря, всего три времени года: лето и весна с
осенью, хотя последние друг от друга отличить почти нельзя. Но вопреки всему мне очень
нравилась ранняя весна в Калифорнии: на деревьях появляются почки, если долго нет
похолодания, сюда раньше всех прилетают перелетные птицы, и травка часто-часто начинает
всходить на газонах.
Я думала о том, что раз вишни уже зацвели, то к концу марта или середине апреля они и
вовсе все отцветут. А тополя в этом году начнут обрастать пухом еще в мае, если ни раньше.
На одной из перемен я сидела на газоне перед школой и смотрела, как что-то странное
происходит на пришкольном участке. И спросила у кого-то: «А что происходит?». Ученики, надев
форму бойскаутов, бегали туда-сюда, кто с лопатой, кто с хворостом, кто со свернутой в рулон
тканью — только позже я поняла, что это палатка. Одни учились ставить палатки, другие — рыть
ямы для костров, третьи занимались подготовкой к эстафетным состязаниям. У каждого было своё
определенное задание. Было очень приятно наблюдать за их суетой, за тем, как виднеются искорки
только-только зажженного костра и как клубится пар из чей-то кастрюльки. И кто-то мне ответил:
«Это ежегодный турслет. Да и заодно наши ребята к предстоящему походу в лес готовятся». Во
мне что-то загорелось: огромное желание стать частью этой суеты. Понимая, что в этом
мероприятии у меня уж точно нет возможности поучаствовать, я все равно записалась в клуб
бойскаутов в надежде, что что-нибудь мне выпадет.
И вот я все также сидела на стадионе, смотря в одну точку, и грезила о запахе костра, о
тепле чьего-либо тела в одной палатке со мной, о тяжеленных рюкзаках с провизией. Но самое
главное — о лесе. Я всегда любила лес. Иногда мне кажется, что стоило мне родиться каким-
нибудь лесным зверьком: волком или лисой, к примеру. И тогда лес всегда был бы рядом со мной.
Наверное, я бы так и продолжала мечтать об этом, если бы меня не выдернули из прекрасного
мира грез.
— Можно? — спросили меня. И я обернулась на голос. Брэд. Он стоял передо мной в какой-
то неестественной позе, как сломанная кукла, и он был один. Не зная, что ответить, я просто
кивнула в знак согласия. Вроде бы в этом нет ничего особенного.
Я чувствовала себя опустошенной несмотря на прекрасные думы о лете, о лесе, о природе.
Как бы мне хотелось отвлечься и не вспоминать обо всех напастях, пришедших на мою долю. Но я
постоянно возвращалась к ним. Возвращалась к своей болезни, которая прогрессировала с каждым
днём; скоро она разрастется и убьет меня. Возвращалась к мыслям об оставшихся пунктиках в
списке. Возвращалась к осознанию того, что нужно всё рассказать Майки, ведь кто, если не я, это
сделает? И возвращалась к Ив. На последних мыслях меня постоянно охватывала злость,
сковывавшая моё сердце подобно льду.
— Я… не-не… не помню, что со мной произошло за последний год. — Так начал разговор
Брэд. Он всё ещё заикался, от чего мне становилось жаль его. Где-то в подсознании мне приходила
мысль, что это я виновата, ведь если бы я не рассказала его отцу, парень бы не сбежал и не попал
бы под машину. Но одновременно я понимала, что это моё решение было правильным. Что было
бы, коль я не сделала бы этого? Какая-нибудь очередная наивная девушка попалась бы в его сети?
Нет, этого я не могла позволить. — Я не помню многих, но ты мне к-к-кажешься зна-знакомой.
— С чего это? — резко произнесла я. Это случайно вырвалось, хотя я всего лишь просто-
напросто подумала об этом. Мысли вслух.
— Я думал, что ты расскажешь. — Он сел рядом со мной и внимательно следил за моей
реакцией. В его глазах было что-то необычное, что-то сломленное. А затем я поняла: это я. Я так
выглядела: сломлено, жалко, убито.
— Не желаю об этом вспоминать. — Я держалась холодно.
— Я сделал что-то… что-то… — Он приставил ладонь ко лбу и очень сильно зажмурился.
— Забыл, — произнес он. — Я забыл это слово.
И только сейчас до меня дошло истинное положение дел. Ему намного хуже, чем мне. Он
пытается собрать свою память по осколкам, что разбросаны по чертогам его разума или же совсем
позабыты. Он и сам один из пропащих осколков.
— Да, — ответила я на не совсем произнесенный вопрос парня. Теперь мой голос звучал
мягче. — Давай не будем об этом?
— Эм-Эмили? Тебя ведь так зовут?
— Угу. — Я кивнула и легонько улыбнулась ему.
— Не знаю, что я сотворил, но… но я у-уже не тот человек. П-прости, если это было ч-что-
т-то ужасное.
— Ужасное… — вторила я.
И я кивнула. Произнесла что-то вроде «Да, я знаю», но ничего рассказывать о себе не стала.
Какой в этом толк? Он меня не помнит, он не помнит, что сделал, и, пожалуй, это хорошо. Парня
не будет грызть совесть, когда он узнает, что я умерла. Только представлю, как он, прежний
Брэдли Уайт, узнает о том, что девушка, которую он хотел обесчестить, скончалась от опухоли
мозга. И он такой: «Черт, да она же с самого начала была больна». А хотя… быть может, ему было
бы плевать.
Я просто рассказала некоторые отрывки из своей жизни, где появлялся Брэд, самые
цензурные и неприметные. И когда нас увидели вместе, да еще и разговаривающими, все
удивились, словно увидели призрака. Мы стояли, болтали у стены в коридоре, а я рассказывала
момент, как Лондон состязалась со Стейси, и Брэд внимательно слушал, хмуря брови, от чего у
него на лбу появлялись морщинки. Где-то между слов он улыбнулся и произнес «Да, я вспомнил
это!», и его лицо, действительно, озарила радостная улыбка. Камень с моей души упал, теперь,
наверное, ничто не будет терзать меня, а еще одним кошмаром меньше…
Однако же, мне было интересно, почему Стейси посчитала, что это будет считаться её
местью? Быть может, она думала, что я буду рада его смерти, а узнав, что он в относительной
норме, впаду в депрессию или еще что-нибудь в этом духе? Быть может, она думала, что ему кто-
нибудь вобьет в голову, что то, что с ним случилось, было по моей вине, и он мне бы мстил? Если
это так, то Лоуренс еще большая идиотка, чем я думала.
А затем откуда ни возьмись выскочил Майки и налетел на Уайта со словами «Мерзавец».
Последний очень испугался и отвернулся, скаля от страха зубы; его всего била волна дрожи.
Майки замахнулся; я уже предвидела, как его кулак со всей силы попадет в челюсть Брэду, в нос, и
по губам засочится алая кровь, но не могла этого допустить. «Перестань!» — выкрикнула и встала
между кулаком Майки и лицом Брэда. Майки был сам на себя не похож: глаза горели адским
пламенем, огромная ненависть была в них, и даже когда я вмешалась, эти эмоции не испарились. Я
скривилась в ожидании удара. Кулак Майки остановился в нескольких сантиметрах от моего лица,
его руку начала бить дрожь. Складывалось ощущение, словно он боролся сам с собой: ударить или
не ударить, и это привело меня в ужас. Как он может думать о том, чтобы ударить меня?
Мгновения спустя его лицо прояснилось, а глаза задрожали, но я уже была разочарована в
нем. Еще одна струна у меня внутри порвалась. От чего-то на глаза навернулись слёзы. От
разочарования? Когда парень опустил кулак, я оттолкнула его со всей мочи и убежала прочь, тря
рукавом мокрые глаза. Меня трясло, я боялась и боялась именно Майки. Его ненавистный взгляд,
глядящий куда-то внутрь и пробирающий насквозь душу, его рука, которая не опускалась до
последнего, его мысли, о которых я не знала, но это было и не важно, ведь видно, что он не думал
обо мне — всё это пугало.
Мне нигде не было места, нигде я не могла уединиться, потому что повсюду шныряли
любопытные человеческие носы, и мне, впрочем, как и обычно, пришлось забежать в туалет.
Закрывшись в одной из кабинок, я начала хныкать, словно маленький ребёнок. Почему? Что я ему
сделала? По какой причине он посмотрел на меня так, будто я зачинщица всех бед на свете?
Неужели все так думают? Странное ощущение сдавливало мою грудь, от чего хотелось плакать
еще больше, рыдать, захлебываясь в слезах, кричать, раздирать в кровь грудь. Как бы хотелось
выдернуть из груди это чертово сердце, эту треклятую душу, ведь вся боль из-за них.
Скрип. Кто-то крутил кран, и затем зажурчала вода. Ничего страшного — это ведь туалет.
Сквозь маленькую щелку между дверью и стенкой можно было видеть тонюсенькую полоску
происходящего за стенами кабинки. Затем послышался хлопок — это захлопнули входную дверь.
И следом: «Эм?». Я поджала под себя коленки, чтобы не было заметно, в какой из кабинок я
спряталась, закусила костяшки на руке, чтобы не так сильно было слышно мои всхлипы, и
постаралась успокоиться.
— Эмили? — спросил Майки.
И сразу же послышалось:
— Извращенец! — заверещала девушка, которая мыла руки. — Это женский туалет!
Сквозь щель я увидела, как девушка схватила пластмассовую швабру и замахнулась на
Майки. Хлопок — это она ударила его пластмассой по голове. «Э-э-эй! Ничего такого даже в
мыслях не было!» — воскликнул парень. Две пары ног носились туда-сюда, — я видела — пока
девушка не запыхалась и, бросив швабру куда-то в сторону, выбежала из туалета, громко хлопнув
дверью. Ноги Майки оказались у стены.
— Эмз, я знаю, что ты здесь, — произнес он.
— Проваливай! — рявкнула я, и меня вновь всю начало трясти.
— Мне очень жаль о том, что случилось с твоей подругой, с Ив.
— Не смей! Не смей говорить о ней! — кричала.
При любом упоминании об Ив в разговоре, в мыслях, да даже в чертовых песнях меня