поможет, то утешай себя тем, что я прожила свою жизнь хорошо. Я прожила этот год просто
отлично, он заменил мне лет десять жизни. Правда.
Знаю, ты сильнее всех, пожалуй, ты самая сильная в нашей семье, потому ты-то точно
справишься. И я не волнуюсь об этом.
Соскучишься — открой на ночь окно, я залечу к тебе в комнату и останусь с тобой, буду
обнимать тебя, пока ты спишь. Договорились?
Я всегда буду тебя помнить, мам, и то, как ухаживала за мной, сколько времени на меня
тратила, как была терпелива и как поддерживала своими точными словами, попадающими прямо
в цель.
До встречи.
Люблю тебя,
Эмили
Лорен
Не знаю, простишь ли ты меня за мой уход, а, тем более, не знаю, простишь ли за то, что
я обращаюсь к тебе по настоящему имени, но надеюсь на это.
Больше не совершай опрометчивых поступков. Не убегай от собственных проблем. Не
надери случайно кому-нибудь задницу из-за своего вспыльчивого характера — они этого не
достойны. И, пожалуйста, думай, прежде чем что-то сказать или что-то сделать.
Не смей бросать Трента, пусть он и в тысячах километрах от тебя, он мне нравится, он
хороший.
Прости наконец-то своих родителей и открой сердце для них. Они ведь так стараются
ради тебя. И не груби им, от этого у меня просто сердце разрывается. Если думаешь, что они
тебя не понимают, заставь их понять: устройте семейный ужин или поговорите по душам,
расскажи им то, что ты хочешь от них. Это должно помочь.
Я буду держать за тебя кулачки, лишь бы ты хорошо закончила старшую школа и сдала
экзамены на высокий балл. Я всегда буду держать за тебя кулачки, что бы ни случилось.
После моей смерти возьми к себе моего кролика. Моя память мне отказывает, потому
назови его, как тебе вздумается. Пусть это будет напоминанием обо мне.
Вроде бы всё.
Я тебя не забуду, Ло. Мы — лучшие подруги навсегда.
С любовью,
Эмили
Фо
Хватит притворяться стервой — на самом деле, в глубине души ты очень добрая и
отзывчивая.
Береги свою семью, но не будь для них обузой. Я имею в виду Майки, конечно же. Если он
захочет уехать — отпусти его. Он большой мальчик, он справится. К тому же, он обещал мне,
что больше не будет выбрасывать таблетки.
Каждый триместр вам будет приходить небольшая коробка с лекарствами — это моя
память вам. Не нужно меня благодарить за это, хватит того, что вы будете помнить обо мне.
Передай привет Патрику, я очень надеюсь, что у него все будет хорошо. Он веселый
парень.
Передай Олли, что я буду очень скучать. Мне будет не хватать его детских забав.
Поблагодари своих родителей от меня за всё. Они были очень добры ко мне.
И спасибо тебе.
Затем я пишу последнее письмо, в которого надеюсь вложить всё чувства, что у меня только
остались.
Время заканчивается, и меня нужно вновь подключать к аппаратам. Как говорил доктор
Фитч, «безопасное время», пока на меня все ещё действуют лекарства, хоть я и отключена от
капельницы.
Я раскладываю письма по конвертам и заклеиваю их клеем-карандашом, подписываю
адресаты, а затем прошу сестру спрятать эти письма и не открывать их, пока я не умру. Кристи
должна была раздать их сразу же после моей смерти, только с Майки я попросила повременить —
пусть он получит моё письмо на похоронах.
Двадцать четыре пункта моего списка выполнены, и это прекрасно. Значит, я не зря
прожила этот год с надеждой о том, что полностью его осуществлю.
Сорок семь
Новые дни рвут меня на части.
Я кричу, чуть ли не каждый раз как засыпаю, от того, что мне снится. А ещё я кричу от
невыносимой головной боли, что словно бы скручивает меня и начинает отдирать от меня кусочек
за кусочком. Доктор Фитч говорит, что это из-за внутричерепного давления.
Майки проводит со мной всё своё свободное время, а также остается на ночь. Моё тело
ужасно холодное, да и я сама постоянно мерзну, поэтому парень согревает меня своим теплом. Я
постоянно бужу его посреди ночи своими возгласами и стонами, а также я замечаю, что часто
выкрикиваю, будто темнота поглощает меня, и я падаю. Держите меня, я падаю. И Майки держит.
Даже несмотря ни на что, он остается со мной.
— Я умру, и ты меня забудешь, — проговариваю я.
— Нет, не забуду, — твердо произносит Майки.
— Забудешь, все всегда забывают.
— Нет, ты будешь жить в моём сердце всегда! И точка.
— Хорошо. Это радует. Пока меня будут помнить, я не умру. Пока людей помнят, они
живут.
Темнота, и правда, поглощает меня. Она стирает мои воспоминания. Каждый раз я стараюсь
ухватиться за конец, не дать ей съесть очередное мое воспоминание о семье, о парне или о
подругах, но каждый раз я терплю поражение, и это прекрасное мгновение уходит.
— Мы с тобой ещё увидимся, — говорю я.
— А как я узнаю, что это ты? — спрашивает кучерявый мальчик.
— Узнаешь. Я буду той самой девушкой, которая пойдет и спросит, какую ты читаешь
книгу, или с которой ты случайно столкнешься в столовой, или которую ты случайно приметишь в
толпе и позже отыщешь её. Что бы с тобой ни случилось, я всё равно буду той самой девушкой.
Я всё путаю. Постоянно бурчу какой-то неразборчивый бред. Не могу воспринимать новые
вещи, словно бы кто-то отключил эту функцию у меня в голове. Я теперь почти не узнаю лица,
лишь голоса, оставшиеся у меня в памяти, помогают мне определить, что за человек стоит передо
мной. И это меня пугает. Что если однажды я проснусь и не смогу вспомнить, кто я?
Как странно, что в этот момент, я неожиданно вспомнила слова одной песни. Я не могу
открыть рот, чтобы пропеть её вслух, ведь я очень слаба, потому я представляю, что пою, у себя в
голове, и это кажется весьма забавным.
Вся прелесть в том, что мы обречены и каждый миг для нас всегда последний.*
Иногда, когда у меня нет сил, чтобы открыть глаза, то я просто лежу и слушаю то, о чем
говорят окружающие, что они делают. Звук Майки — это постоянный треск фольги, которую он
складывает снова и снова. У Лондон — это её звонкий голос, похожий на щебетанье птиц. У папы
— это его глубокие вздохи и тяжелые шаги. От мамы всегда приятно пахнет чем-то вкусненьким.
Когда приходит Кристи, то слышится шелест страниц книг. При Джеральде включается телевизор.
А при Фелиции, Патрике и Олли всегда шумно.
И однажды я случайно подслушала разговор отца с Майки. Папа спрашивал его, почему тот
не сбежал, почему он продолжает оставаться со мной каждый день, каждую ночь, каждое
мгновение, какое бы оно ни было пугающее.
— Я её не брошу. Я её никогда не брошу, — говорил Майки.
Тогда папа вновь тяжело вздохнул и, мне показалось, даже чуток рассмеялся.
— Ты не злись на меня, я очень тебе благодарен. Просто, когда ты станешь отцом, ты меня
поймешь. Ты поймешь, что никто не подходит твоей девочке, но один все-таки найдется.
И я мысленно улыбнулась ему.
Комментарий к главе:
* — Дельфин. «Девять».
Сорок восемь
— Ты дожила до осени, — произносит Майки, когда я открываю глаза.
Серьезно? Уже осень? Неужели у меня правда получилось?
— Я хочу прогуляться, — прошу я Майки, который вновь лежит рядом со мной в постели и
всё никак не может сомкнуть глаз.
Замечаю, что сейчас ночь, но потихоньку на улице уже начинает светать.
— Ты уверена?
— Да.
Парень одевается, а затем помогает одеться и мне. Вся сложность в моих ногах, руками я
могу управлять относительно нормально. Мы отключает меня от аппаратов, и я понимаю, что
отсчет моего «безопасного времени» уже пошел. Майки предупреждает моего отца, дежурившего
на диване в гостиной, что мы хотим пройтись по городу. Точнее говоря, он — пройтись, а я
прокатиться.
Когда Майки заходит в мою комнату, чтобы забрать меня, то я останавливаю его в дверях и
произношу «Смотри!». Сама, без чьей-либо помощи, я становлюсь на свои отекшие и исхудалые
ноги, проходит всего лишь мгновение — то самое мгновение, в котором я вроде бы стою на ногах.
Но это не так. Они трясутся и подкашиваются, и я начинаю лететь вниз. Я бы, наверное, так и
упала, если бы русоволосый не подхватил меня вовремя.
— Не нужно так больше делать, ладно?
Я киваю, хватаясь за его пуловер, стараясь найти поддержку в его лице. Он всегда был для
меня поддержкой.
Парень вновь закидывает меня себе на спину, и мы спускаемся вниз, затем выходим из дома
и останавливаемся у заборчика, у которого стоит велосипед. Майки теперь постоянно на нём
разъезжает, ведь его пикап, похоже, отжил своё. Хотя, на самом деле, я прекрасно понимаю, что у
парня нет времени на его ремонт.
— Держи ноги вот здесь, — говорит он и прижимает мои ноги к небольшой перекладине у
колеса. Меня он уже посадил на рамы, а сейчас одной рукой держит велосипед, чтобы он не упал, а
другой жестикулирует.