— Майки, — произношу я.
— Ась?
— Я не чувствую ног, — верчу головой.
Наверное, он понял, о чём я говорю. Если я не чувствую ног, то не смогу держать их в
нужном положении.
— Ладно, тогда просто крепче держись за меня, хорошо?
И я киваю.
Сначала я не знала, куда мы направляемся, но затем я поняла — мы вновь едем на холм, с
которого открывается прекрасная панорама на город. Мы усаживаемся на влажной из-за росы
траве и просто следим за тем, как исчезают звезды с небосвода, как светлеет небо, как появляется
огненный шар за горизонтом. С огромным трудом я заставляю себя сесть по-турецки и выпрямить
спину, чтобы оглядеть всю эту красоту, чтобы подставить своё лицо под струи ветра и под яркие
лучи солнца.
Ещё один день.
Не сегодня.
Я хочу прожить ещё один день.
Двадцать пять — вот сколько выполнено моих мечт.
— Майки, — проговариваю.
Он внимательно смотрит на меня и ожидает, что же я скажу.
— Как бы я хотела, чтобы у нас были дети, — выдаю я. — Как бы я хотела, что бы у нас вся
жизнь была впереди.
Майки улыбается, но в то же время его глаза краснеют от подступающих в горлу слёз. И
тогда он задает мне один единственный вопрос, из-за которого вся внутри перевернулось. Если бы
была возможность, я бы продала душу Кроули, лишь бы продлить свою жизнь.
— Да, — отвечаю я на поставленный вопрос и тянусь к рукам Майки, лишь бы прижать его
к себе и почувствовать его объятья.
— Майки, я так устала… — произношу я, когда мы входим внутрь моего дома. — Хочу
спать, — кое-как пролепетала.
Я чувствовала, как понемногу уже начинаю засыпать. Всё вокруг затуманивалось, ноги
подгибались, глаза сами собой слипались. Дыхание становилось более учащенным и глубоким.
Он аккуратно (ни без помощи отца, который всегда был рядом, когда мы оказывались дома)
помог мне взобраться по лестнице, а после уложил в кровать. Папа подключил меня ко всем
аппаратам и оставил меня наедине с Майки. Хотя какой там — наедине. Через катетер в моей
правой руке с капельницы по трубочке потихоньку начало поступать успокоительное, чтобы меня
вдруг внезапно не одолел приступ гнева.
Майки сидел напротив, в кресле, но я, пока еще были силы, подозвала его и попросила
воды. Когда он наклонился, чтобы расслышать мою мольбу, пульс забился чаще. Ещё чаще. Ещё.
Прямо как в первый раз.
Он сбегает по лестнице вниз и открывает кран.
Аппарат, следящий за частотой моего сердцебиения, начинает пищать учащеннее. Пип.
Пип. Пип.
В голосе стоит непонятный вакуум.
Я слышу в висках, как сильно бьется моё сердце. Удары пульсируют в голове. Вдохов
меньше. Они более глубокие.
Чувствую, как глаза начинают бегать под закрытыми веками. Открой их. Открой их. Открой
их, черт возьми!
Лекарство начинает понемногу действовать.
Я растворяюсь.
— Эмили! — кричит мой любимый голос. Голос, который я боготворю.
Что-то стукается об пол. Глухой, полый звук. Наверное, это была кружка с водой.
— Эмили, нет! — всё кричит он.
Бегущие ноги. Чьи-то горячие руки на моих плечах. Кто-то меня трясёт, но я не могу
проснуться. Женские всхлипы. Все звуки и цвета сливаются в одно непонятное пятно. Я уже не
могу разобрать, кто что кричит.
— Эмили, пожалуйста!
— Отойди, парень!
— Что с ней?! Почему у неё пульс просто зашкаливает?!
Сердце бьётся всё чаще. Оно такое тяжелое.
— Сестрёнка!
— Сделайте же что-нибудь!
Вздох. Мне нужен только еще один вздох. Пожалуйста.
— Она не дышит!
— Нет, Эмили! Я здесь! Я рядом! Я держу тебя, ты не упадешь!
Голоса становятся тише.
Я помню эту просьбу. «Майки, держи меня, я падаю», — шептала я однажды.
«Эй, вы куда? Вы должны написать объяснительную», — говорит охранник. Мы опоздали.
Майки берёт меня за руку, и я вздрагиваю от этого неожиданного прикосновения. Миссис Аллен с
её «Видите? Я уже смеюсь». Кёрлинг на швабрах в спортивном зале. Первые откровения.
— Эмили! Эмили!
Лицо Кристи, когда она призналась мне, что я умру. Несчастная птичка, которая,
возможно, не перенесла столкновения со стеклом. Вишня за окном.
Папина рука, которую я держала в больнице; его глаза, из которых лились слезы. Мамин
платок. Лондон под боком. Завядшие цветы. «Ты умрёшь. Раньше меня. Раньше Кристи. Раньше
Тома. Как и должно быть».
Приятный вкус апельсина на пальцах. Чириканье попугаев. Светло. Повсюду прекрасные
зеленые растения. Лондон, нервно кусающая губы. Лондон, которая трепала бедную подушку,
подложив под себя ноги. «Ты стала такой сентиментальной».
Мгновения скачут, как при просмотре фильма. Быстрее. Быстрее. Быстрее.
Отчаянный взгляд Фо.
Сплетение наших с Майки рук.
«Я — Эмили». Девушка с сияющей душой легонько улыбается мне. Она смущена. Она
краснеет. «А меня зовут Ив». И мы пожимаем друг другу руки.
«Я беременна».
«Мы помолвлены! Эмили, мы поженимся!».
«То есть вы хотите сказать, что я…». «Да. Эмили, ты, скорее всего, лишишься рассудка».
Первый поцелуй с Майки. Январь. Холод. Река.
Том дует на мои коленки. Кристи говорит успокаивающие слова. Они улыбаются, а я
плачу. Больно. Больно. Как мне больно! Мои коленки!
«Заводите песню!». И все начинают кричать походную песню, слов которой я, наверное,
единственная, не знаю. За плечами тяжелые рюкзаки. На лбу пот. Все уставшие, но все рады.
«Что с ним?». «У него биполярка». «И что это значит?». «Он нестабилен, Эм. Он серьезно
болен».
«Я вас люблю». «Эмили, что с тобой?» — спрашивает Кристи. «Все хорошо, я просто вас
люблю».
Звук кричащих людей из толпы. Громкая музыка из колонок отдается аж в ямке под
горлом. Мы прыгаем. Мы танцуем. Мы обнимаем друг друга от радости. «Мы победили, Ив! Мы
победили».
Том хвастается своей машиной. Он чуть ли не вприпрыжку бегает вокруг неё. «Теперь я
могу официально на ней разъезжать, я получил права!». Я бросаюсь к нему, а он меня
приобнимает. «Молодец, братец!».
Майки снимает с меня платье, целуя плечи, целуя шею. «Ты уверена?». «Да». Руки
сплетаются. Мы одно целое.
За окном льёт, как из ведра, а Лондон стоит в дверях, вся опухшая, с потекшей тушью под
глазами. «Эмили, что это за чувство?». «Это любовь».
Сверкающие фонари. Гирлянды. Как Джер с папой украшают наш дом. Как Джер шутит.
Как заливается хохотом мама. Как Кристи ставит на стол пакеты с покупками. Как небо
озаряют волшебные фонтаны красок. «Теперь ты счастлива?». «Да».
«Сражайся за жизнь, за любовь, за дружбу… и надежду. Ведь если нет надежды, то зачем
тогда жить? И я люблю тебя, Эм. Я так сильно тебя люблю». «Ив! А я-то как тебя люблю!».
«Я сделала аборт». «Я так и знала».
«Ты можешь мне объяснить, почему мы лежим здесь, в лесу, на мхе, и смотрим на небо
вопреки тому, что уже замерзли и промокли в росе до чертиков?». «Неа. Но знаешь, мне это
нравится».
«Вверх! Вверх!» — кричит маленькая девочка с темными волосами. Отец взял её под руки и
легонько подбрасывал в воздухе. «Выше!».
Сердце делает удары всё чаще, всё сильнее, всё болезненней. Я не могу сделать вдох. Я
слабею.
— Не уходи! Не оставляй меня одного!
Прости.
«Я не всегда буду рядом, Майки».
«Том, машина!»
«У нас свадьба в октябре. Ты дотянешь?».
«Эмили, мы всегда будем с тобой, вот здесь, прямо в твоём сердце, как и ты в нашем».
«Трент звонил. Я ему всё рассказала. Он сказал, что если бы я решилась, то он бы меня
поддержал. Он был бы не против ребенка. Он сказал, что все равно любит меня».
«Я передам привет Ив. Скажу, что с вами все хорошо, чтобы она не беспокоилась. Я
обещаю вам».
«Ты всегда будешь моим отцом, пап. У меня всегда будешь ты».
Ещё один щемящий удар. В груди словно накаляют железо. Хочу кричать об этом. Мне
больно. Как же больно. Хочу кричать!
— Эмили,… если пора, то иди, мы отпускаем тебя.
— Я всё равно буду любить тебя, Эмз. Всё равно.
Яркое оранжевое солнце показывается из-за горизонта. Первые дни осени, а тепло, как в
самые первые дни лета. Ветер гладит мои волосы. Город блестит в первых лучах появляющегося
огненного шара. Мне кажется, что он улыбается мне, что он говорит «Еще один день, не правда
ли?». В объятьях Майки так тепло — нет сил, чтобы долго стоять на ногах. И вот я уже сижу
по-турецки на траве и морщусь от света, который излучает шар солнца. Мне так тепло. Мне
так спокойно.
Хочется продлить этот момент еще на вечность. Хочется, чтобы так было всегда: я,
Майки, ветер, трава, тепло, наше прерывистое дыхание; еще наполовину спящий в пять утра
город, тихий и мирный, игра бликов и лучей солнца по стеклянным высотным зданиям; чириканье
птиц, сидящих на проводах, колыхающихся от ветерка, и шелест листьев как убаюкивающая