— Вероятно, что так. Не буду спорить, — улыбнувшись, произнесла Татьяна. Все-таки у нее был изумительный голос — журчащий, как весенний ручеек. Один такой голос позволил бы сделать блестящую карьеру. Но, собственно, она ее и сделала. Если можно назвать блестящей карьерой работу диктором на вещевом рынке.
— Сегодня у тебя было много посетителей. Заполнили весь коридор. — Я снова опустился на кушетку, но с другого края и ближе к Татьяне.
— Да. Прямо целая делегация. Приходил мой любимый бывший муж с матерью и другими родственниками. Все просили, чтобы я забрала из милиции свое заявление.
— Ты его заберешь? — с участием спросил я.
— Пока еще не решила. Наверное, да. Какая мне польза от того, что его посадят в тюрьму? На одних передачах разоришься.
— Здесь я тебе не советчик. Но он тебя сильно избил.
— Он извинился и пообещал, что такое никогда больше не повторится.
— Ты ему веришь?
— Господи, конечно, нет, — фыркнула Татьяна. — Не наивная девочка.
— И продолжаешь с ним жить?
— Продолжаю — по привычке. Хоть и бывший, а муж. Но мне трудно с ним.
Я отодвинул ногой подальше от себя утку, лежащую на полу возле кушетки. Из нее нестерпимо пахло закристаллизовавшейся мочой. Что, натурально, мешало плавному течению моих мыслей.
— Почему ж ты, Таня, тогда хочешь забрать свое заявление? — поинтересовался я.
— Да жалко этого дуралея. Он работает в администрации нашего рынка. Работа тяжелая и нервная. Домой иногда возвращается злой как черт. Срывается на мне. В эти минуты я его просто ненавижу.
— Понимаю.
— А знаешь, как он меня ревнует? Жуть! И все на пустом месте. Шут с ним. Говорить еще о нем — больно много чести, — заключила Татьяна, выдержала короткую паузу и сказала: — Слушай, Володя, я бы сейчас с удовольствием чего-нибудь выпила. Хочется забыть обо всей этой истории.
— Как скажешь. У меня заныкана бутылка марочного вина, — бодро ответил я.
В полутемной палате, оторвавшись от телевизора, дед Спиря с явным осуждением, а Коля с хитрым прищуром наблюдали за моими действиями. За тем, как я вынимал из глубин тумбочки бутылку вина. Как мыл в раковине под струей воды два стакана. Как засовывал в карман спортивной куртки апельсин. Как прыскал на себя одеколоном.
— Куда, любопытно, ты снаряжаешься? — не стерпев, спросил дед Спиря.
— Ясно куда — на занятия спортом, — ответил я. — Надеюсь, что еще увидимся.
— А мы — нет, — буркнул мне вслед дед Спиря.
Татьяна терпеливо ждала меня в курилке. Сидела на кушетке и, покусывая нижнюю губу, листала мою книжку. Скорее всего, искала в ней картинки. Напрасно. Картинок в этой книжке не было.
— Прости, что задержался, — извинился я.
— Ерунда, — махнула она рукой.
Я разлил вино по стаканам, и мы быстро, по-воровски, их осушили. Что и говорить, больничная курилка была не самым лучшим местом для распития спиртных напитков. Потом я опасался, что сюда может нагрянуть еще кто-нибудь из больных и попытаться присоединиться к нашей компании. Не знаю, как Татьяне, но лично мне он был не нужен.
— Спасибо, Володя. Мне сразу стало легче, — поблагодарила Татьяна, облизнула красные от вина губы и принялась чистить апельсин.
— Пожалуйста. Я подумал, что твой бывший муж похож на супруга моей сестры. Гера, бывает, тоже иногда начинает буянить, — заметил я, выливая в ее стакан остатки вина.
— В самом деле? Интересно, как в таких случаях поступает твоя сестра?
— Шура отправляется в ближайший скверик читать какой-нибудь роман. Часа через два Гера успокаивается и прибегает к ней просить прощения.
— Мудрая у тебя сестра! Но с моим охламоном этот номер не пройдет. Я пробовать даже не хочу. Я буду сидеть в скверике хоть до посинения, но все равно ничего не высижу. С извинениями он не прибежит, — вздохнув, произнесла Татьяна. — Кстати, где ты собираешься жить? Ты уже решил?
— Решай, не решай, а больше негде, как в квартире дяди. В поселке рядом с городской свалкой. Отступать мне некуда. На прошлой неделе мы с сестрой оформили все документы, — ответил я. Затем, будто невзначай, обнял Татьяну за талию и прикоснулся губами к ее волосам — они пахли цветочным шампунем и почему-то зеленкой. Зеленкой, в особенности.
Она не сопротивлялась и даже, напротив, теснее прижалась ко мне. Впрочем, наверное, не из-за моей мужской неотразимости, а из-за желания досадить своему бывшему мужу и нынешнему сожителю. Досадить ему и впрямь стоило.
— Мне представляется, что это не худший вариант, — негромко проговорила она.
— Да?
— Разумеется.
— Но ты о чем?
— О квартире твоего дяди. А ты о чем?
— Я — не о его квартире. Таня, может быть, нам уединиться? — предложил я. Снегопад, оказывается, влиял не на одни только преступные наклонности человека. Действительно, не могли же наши предки в непогоду без конца присваивать себе чужие каменные топоры да звериные шкуры? Помимо этого, им требовались и иные занятия.
— Что? — переспросила она изменившимся голосом.
— Говорю: может быть, нам уединиться на предмет интимной близости?
Прежде чем ответить, Татьяна посмотрела на меня долгим пристальным взглядом. Сейчас было бы уместно сказать, что я утонул в ее серых бездонных глазах, один из которых был меньше другого по причине распухшего нависающего века. Но этого, увы, не произошло — у меня не поэтическая натура. Но как бы там ни было, мы поцеловались.
— Хорошо, Володя. Но где? — приглушенным голосом спросила она.
И вправду: где? Вероятно, это был третий по значимости извечный русский вопрос. Но в нашей ситуации он вышел на первое место. «Что делать?» — мы с ней знали. «Кто виноват?» или, точнее, «Что виновато?» — в принципе, тоже. Оставался вопрос — «Где?»
Но мне следовало торопиться. Желание Татьяны как возникло, могло точно так же и пропасть.
— Погоди, есть одна идейка, — сказал я.
— Какая?
— Нормальная.
— Только учти, из больницы я никуда не поеду, — потянув меня за рукав, произнесла Татьяна.
— Обещаю, что уезжать нам никуда не понадобится, — заверил я и вышел из курилки.
В центре коридора за столиком, освещенным неяркой лампой, сидела дежурная медсестра Вера. Морща лоб, она разгадывала кроссворд из рекламной газеты.
Я остановился возле нее в униженной позе просителя. Вера была молодой полной девушкой восточного типа, уже умудренной горьким жизненным опытом.
— Что тебе надо, Володя? — спросила она, поднимая на меня утомленный взор.
— Как продвигается процесс разгадывания кроссворда?
— Так себе. Устанешь за день и вечером ничего не соображаешь.
— Как проистекает дежурство? Надеюсь, без происшествий?
— Без происшествий. Что тебе надо-то?
— Понимаешь, Вера, мне захотелось заняться уборкой. Ты не возражаешь?
— Нет. Я не надсмотрщица за тобой. Занимайся, сколько душе твоей угодно.
— Спасибо, прелесть моя, — поблагодарил я. — Но, скажи, что за уборка без швабры и ведра? Без мыла и моющих средств? Недоразумение одно. Поэтому мне необходим ключ от подсобки.
Вера отложила рекламную газету и задумалась, покусывая кончик шариковой ручки.
— Вижу, Володя, что ты уверенно идешь на поправку. С кем же ты собираешься заняться этой… уборкой? — поинтересовалась она.
— Не беспокойся, с одной ходячей больной.
— Ясно, что не с лежачей больной. Зачем той заниматься приборкой, с проникновением в подсобку. Она и без того лежит. Хотя не говори. Я сама, по-моему, знаю.
— Ну, естественно, знаешь. Ошибиться здесь сложно. Выбор кандидатур у нас ограниченный. В общем, дай нам ключ от подсобного помещения.
— Не дам. Мне это строго запрещено. Даже не проси, — решительно ответила она.
— Вера, все больные нашего отделения считают тебя самой красивой медсестрой в Москве. Все удивляются, почему ты до сих пор не участвуешь в конкурсах красоты.