— Только ты никому не говори, — попросила она.
— Я — могила.
— То, что нам требуется. Ведь его деньги лежат по-прежнему там. Представляешь, я до сих пор не знаю сколько точно. Но много. Я не успела еще посчитать. Сейчас о тайнике отца известно всего двоим: тебе и мне.
— Не опасаешься, что у меня появится желание в нем похозяйничать? — спросил я.
— Нет, Володя, не опасаюсь. Ты — не тот человек. Ты не станешь зариться на эти капиталы Виктора. Ну, до свидания. Не хочу долго прощаться, — сказала Юля, поднялась и неловко чмокнула меня в щеку. И стоя уже на пороге, со значением добавила: — Давай приезжай к нам чаще. Я буду рада снова тебя видеть.
Замечательная она все же девушка, подумал я, когда за Юлей закрылась дверь. Всегда приятно, что ты в ком-то не ошибся. А к Юле у меня сразу возникла симпатия. Выходит, не напрасно. Наверное, я смутно предчувствовал, что однажды она одарит меня деньгами.
Теперь, имея на руках такую сумму, я мог немедленно отправиться хоть в Париж. Взобраться там на Эйфелеву башню и плюнуть на голову какому-нибудь зазевавшемуся французу. Впрочем, скорее всего, это окажется вовсе не француз, а наш российский турист. Спрашивается, на кой шут тогда мне тащиться в Париж и карабкаться на эту несчастную башню, чтобы плевать на своего собственного соотечественника? Можно и здесь, у нас, залезть на любую крышу и плеваться с нее, сколько душе твоей угодно. Опять же, это будет куда патриотичнее — иностранная валюта останется на родине.
Нет, шальные деньги определенно скверно действуют на мою психику. Однако, что было бы со мной, если бы я получил больше? Скажем, миллион. Страшно и представить!
Ладно, первым делом следовало съездить к Шуре и отдать причитающуюся ей пачку долларов. Дальше уж будет видно, чем мне заняться.
Но, в любом случае, в поселок Вихляево рано или поздно я обязательно вернусь.
Эпилог
Когда на вечернем небе появлялась полная луна, самая большая куча мусора в центре городской свалки, словно оживая, начинала шевелиться. Шевеление это происходило из глубины кучи и с каждым часом становилось все заметнее и заметнее. Когда же ночь окончательно вступала в свои права, из нее на поверхность выбирался Помойник. Мотал головой, отряхивался и, издавая слабые гортанные звуки, принимался счищать с себя когтистыми лапами то, что прилипло к его густой шерсти. Движения его были неторопливыми и заторможенными.
Потом Помойник находил известный ему одному участок земли, из которого выступала ядовитая зеленоватая жижа, и становился на него. Постепенно ядовитая жижа наполняла его силой и энергией. Обостряла чувства. В нем просыпалась неистребимая злоба ко всему роду человеческому. Вместе с ней пробуждался и азарт охотника.
У Помойника красным пламенем загорались глаза.
Он поднимался на мусорную кучу и окидывал медленным взором округу, залитую причудливым лунным светом. Ничто не могло утаиться от него здесь, на свалке. Он ощущал ее всю целиком и каждый ее уголок в отдельности.
Теперь Помойник готов был заняться своим привычным делом — ожиданием. О, он был очень терпелив, и его терпение всегда вознаграждалось. Наградой ему служило очередное убийство.
Но почему тогда Помойник не убил в полнолуние того человека в сторожке на краю полигона? Почему позволил ему остаться в живых? Причина была проста. Он никогда не трогал и щадил тех, в чьих жилах текла кровь людей, что ему поклонялись. Даже, напротив, старался им помочь. Конечно, как он сам это понимал.
Итак, Помойник ждал.