— Покупатель… — пробормотал Моррис. — Явится твой покупатель, когда рак свистнет…
— Оставь свои шуточки. Карп звонил ему.
— Карп звонил? — насмешливо переспросил Моррис. — Хотел бы я знать, откуда он мог звонить?
— Отсюда.
— Когда?
— Вчера. Пока ты спал.
— И что же он ему сказал?
— Что продается лавка — твоя, значит, — по дешевке.
— Что значит по дешевке?
— Такая лавка, как у тебя, вообще ничего не стоит. Оборудование старое, ветхое, ему грош цена в базарный день. Ну, тысячи три, а то и меньше.
— Я же сам платил четыре!
— Двадцать один год назад, — отрезала Ида. — Ну не продавай, пусти с молотка.
— Он и дом тоже купит?
— Не знаю. Карп говорит, что может быть.
— Да врет он все! Ну, подумай сама: за три года человека четыре раза грабили, а ему все жалко денег, чтобы поставить себе телефон. Не верь ни одному его слову. Когда портной уехал, он обещал не сдавать его лавку бакалейщику. И кому же он ее сдал? Именно бакалейщику. Так зачем он ищет теперь мне покупателей? Почему он лучше не отшил того немца, который открыл бакалейную там, за углом?
Ида вздохнула.
— Теперь он хочет тебе помочь, потому что ему жаль тебя.
— Кому нужна его жалость? И вообще кому он сам нужен?
— А почему у тебя не хватило ума сделать из своей бакалеи винную лавку, когда давали разрешение?
— А где у меня были деньги на спиртное?
— Ну, если денег нет, так сиди и помалкивай!
— Тоже мне бизнес — пьянчуг обслуживать!
— Бизнес есть бизнес. Карп за один день имеет больше, чем мы за две недели.
Тут Ида спохватилась, что перегнула палку, и поспешила переменить тему.
— Почему ты пол не натер?
— Забыл.
— Я же специально тебя просила. Был бы уже сухой.
— Ну так высохнет немного позже.
— А позже придут покупатели, пол еще не подсохнет, и разведут тут грязь.
— Какие покупатели! — закричал Моррис. — Где они? Кто сюда придет?
— Хватит, — спокойно сказала Ида. — Пойди наверх и поспи. Я сама натру.
Моррис взял банку с мастикой и принялся натирать ею пол до влажного блеска. Ни один человек так и не зашел в лавку.
Тем временем Ида сварила суп.
— Элен сегодня ушла без завтрака.
— Значит, есть не хотела.
— Ее что-то беспокоит.
— Интересно, о чем ей беспокоиться? — спросил он с усмешкой.
За этой иронией таилось: «О лавке, о моем здоровье, о том, что ее грошовое жалованье уходит на оплату дома? Или о том, что хотела поступить в колледж, а вместо этого пришлось поступить на работу, которая ей не по душе? Как никак она дочь своего отца, чего же удивляться, что ей по утрам не до еды?»
— Хоть бы замуж вышла, — пробормотала Ида.
— Успеется!
— Да, конечно, — Ида еле удерживалась от слез.
Он хмыкнул.
— Интересно, что это Нат Перл больше не заходит? — снова заговорила Ида. — Все лето ходили как влюбленная пара, водой не разольешь.
— А, дурака валяли!
— Подожди, он еще станет богатым адвокатом.
— Не нравится он мне.
— И Луис Карп тоже заглядывается на Элен. Могла бы дать ему хоть какой-то шанс.
— Дурак твой Луис, — сказал Моррис, — точь-в-точь его папочка.
— Да, да, все на свете дураки, один только Моррис Бобер такой умный!
Он безучастно глядел на задний двор.
— Поешь и пойди ляг, — нетерпеливо сказала Ида.
Он съел суп и пошел наверх. Почему-то подниматься по лестнице было легче, чем спускаться. Войдя в спальню, он вздохнул и опустил на окнах тяжелые, черные шторы. Он уже клевал носом и предвкушал, как сладко поспит сейчас. Сон действовал на него поистине освежающе. Моррис снял передник, галстук и брюки, положил все это на стул. Сидя на краешке широкой скрипучей кровати, он расшнуровал стоптанные ботинки и скользнул под холодные простыни в рубашке, кальсонах и белых носках. Уткнулся лицом в подушку и ждал, пока согреется. Но не успел он задремать, как на верхнем этаже Тесси Фузо включила пылесос, и хотя бакалейщик старался не думать о том, что случилось утром, он не мог забыть, как Ник пошел за покупками к немцу, поэтому и не спалось ему теперь.
Он вспомнил, что и раньше бывали худые времена, но теперь — хуже, чем когда бы то ни было: прямо невозможно, жить стало. У него всегда так было — то густо, то пусто: сегодня отбою нет от покупателей, а завтра — хоть шаром покати. За какой-нибудь день он мог иной раз потерять столько, что хоть гевалт кричи, но потом обычно все помаленьку налаживалось, и казалось, что так будет и всегда — не то, что он богатеем станет, но и по миру, слава Богу, не пойдет. Когда он купил лавку, это был хороший район, тут приличные люди жили; только потом они начали переселяться отсюда, а понаехала всякая шантрапа; ну, и дело, конечно, тоже стало хиреть. И все-таки еще год тому назад, не закрывая лавку от зари до зари, вкалывая по шестнадцать часов в сутки, без выходных, он ухитрялся зарабатывать на жизнь. Конечно, какая это жизнь? Но все-таки живет человек, и ладно! А теперь, работая точно так же и еще больше выматываясь, он совсем на грани разорения. Раньше, даже в худые времена, он как-то всегда умудрялся выкарабкаться, а когда наступало доброе время, оно наступало и для него. А теперь — с тех пор, как десять месяцев назад появился напротив, за углом, этот Г.Шмитц, ему, Моррису, совсем житья не стало.