Он встал и неровной походкой отправился на улицу.
Морозный воздух заполнил лёгкие и совсем чуть-чуть очистил разум. Парень вдыхал полной грудью, хоть и было больно от жгучего холода. На нём была тонкая футболка под кожанкой, чёрные джинсы и тяжёлые ботинки. Сегодня (как и обычно) он собирался хорошенько напиться, развлечься с какой-нибудь цыпочкой и вообще хорошо оттянуться.
— Пошли домой, — мягко проговорил Юнги, глядя, как мужчина снова поворачивается ко входу в клуб.
Несколько мгновений в глазах парня отразились внутренней борьбой. Он махнул рукой и поплёлся в сторону от клуба, продолжая ёжиться и выдыхая огромные клубы пара из своих прожжённых лёгких.
Дома было тихо и темно. Парень хотел опереться о стоящий в коридоре шкаф, чтобы снять ботинки, но что-то с грохотом упало на пол от его неосторожных движений.
— Ён, это ты? — спросил женский голос откуда-то из темноты.
— Кто же ещё, — язвительно крикнул парень в ответ.
— Опять напился? — сложно не уловить недовольство в голосе.
— Да трезвый я, трезвый, — парень справился с ботинками и, стирая пыль со всех стен, доплёлся до своей комнаты.
— Трезвый, — под нос пробубнил он, когда включил свет, и застыл на месте.
Приходить трезвым домой ночью после клуба непривычно и странно. Ещё непривычнее смотреть на свою комнату трезвыми глазами.
— Вот это срач, — усмехнулся парень, оглядываясь по сторонам.
На полу, на кровати, на столе — всюду разбросаны мусор, грязные тарелки, пустые банки пива, коробки от пицц, одежда. Ничего нужного здесь и не найти. А есть ли оно тут, нужное-то.
Схватив первый попавшийся пакет, валявшийся тут же, на полу, парень яростно принялся складывать в него весь мусор, который попадался под руку. Пакет заполнился в считанные минуты, а мусора не убыло нисколько.
— Чёрт! — он откинул пакет, соображая, что же делать.
Ему осточертела эта жизнь. Такая жизнь. Он не живёт, а… умирает. Сам собственноручно убивает себя каждый день. С удовольствием, с наслаждением, с азартом.
Парень поднял одеяло с кровати, стряхнул на пол брошенную с утра одежду и какой-то мусор и увалился на постель спиной, с глубоким вздохом уставившись в потолок.
Юнги наблюдал драму, разворачивавшуюся в одном человеке и не мог решить, жалко ли ему парня или нет, злится ли на него или нет. Его работа не оценивать, а помогать. Но парню Юнги помочь не мог, это не его задание. А возможно и ничьё: не все человеческие души нужно спасать.
Юнги заглянул сквозь стену в другую комнату, где на полу лежала женщина. Она лежала на спине и также отрешённо смотрела в потолок. Видимо, в этом доме давно нет лада и любви. Всё пропахло отравляющей горечью, всё пронизано чёрными нитями горя.
В голове женщины проносились тяжёлые мысли, которая она скорее всего прогоняла каждый день снова и снова. Не отпуская их и не давая себе облегчения.
Непутёвый сын не давал покоя. Когда она упустила его? Когда это всё началось? Она забылась в своём горе, свернулась в маленький комочек в своей комнате и не захотела впускать туда ни свет, ни людей. Горе выжгло всё внутри, опустошило некогда изобильный край, высушило душу. Боль и отчаяние, горечь и пустота поселились здесь навеки, обняли женское тело в совсем не мягких объятьях, закрыли тяжёлым колючим одеялом и убаюкали мысли своим ядовитым «больше никогда».
Юнги прислушался. Некогда этот дом был тёплым, светлым и уютным. Женщина варила супы и делала потрясающий кимпаб, который уплетали четверо мужчин, её милых и дорогих сердцу мужчин.
Один из них ушёл неожиданно, стремительно. Сгорел буквально за полгода, когда врачи поставили страшный диагноз молодому и, казалось, совершенно здоровому парню. Тьма нависла над домом и проникала постепенно каждый день в течение полугода, пока не коснулась своими холодными лапами и не забрала добычу. Младший сын ушёл ночью.
Но беда не приходит одна. Старший сын, всегда немного странный и временами совершенно неуправляемый, оказался тоже болен. Такой же странной и неуправляемой болезнью — шизофрения. Умопомешательство, казалось, стало частью этого дома. Мать рвала на себе волосы и выла в подушку. Отец заливал в себя стакан за стаканом. И никто не вспомнил, что есть средний сын, оставшийся один в родном доме, никому не нужный и предоставленный сам себе.
Никто не рассказал ему, что делать. Никто не помог осознать происходящее. Никто не защитил от первых попыток забыться и сойти с этого безумного, невыносимо тяжёлого пути.