- Вам, молодей человек, при дворе хочется место получить?
- Нет, я хотел бы в губернию...
- Гм... а в мое время молодые люди все больше при дворе заискивали... В мое время молодые люди при дворе монимаску танцевали... вы помните, chere enfant?
Одним словом, с помощью ли ходатайства старого князя или ценою собственных усилий, но Козелков наконец назначен был в Семиозерскую губернию. Известие это произвело шумную радость в рядах его сверстников.
- Так это правда, шут ты гороховый, что тебя в Семиозерскую губернию назначили? - спрашивал один.
- А ну, представь-ка нам, как ты чиновников принимать будешь? - приставал другой.
- Messieurs! он маркера Никиту губернским контролером сделает!
- Messieurs! он буфетчика Степана возьмет к себе в чиновники особых поручений!
- Подкачивать Митьку!
- И, подбросивши до потолка, уронить его на пол!
А Митенька слушал эти приветствия и втихомолку старался придать себе сколько возможно более степенную физиономию. Он приучил себя говорить басом, начал диспутировать об отвлеченных вопросах, каждый день ходил по департаментам и с большим прилежанием справлялся о том, какие следует иметь principes в различных случаях губернской административной деятельности.
Через несколько дней он появился в кругу своих товарищей уже совершенно обновленный.
- Mon cher, il faut avoir des principes pour administrer! <мой милый, надо иметь принципы, чтобы администрировать> - серьезно убеждал он Левушку Погонина.
- Да что ж ты будешь администрировать-то, шут ты этакой?!
- Однако, mon cher, согласись сам, что есть вопросы, в которых можно идти и так и этак...
- Ну, ты и иди и так и этак!
- Я, с своей стороны, принял себе за правило: быть справедливым - и больше ничего!
Козелков сказал это так серьезно, что даже Никита-маркер - и тот удивился.
- Посмотри, Митька, ведь даже Никита не может прийти в себя от твоего назначения! - заметил Погонин, - Никита! говори, какие могут быть у Козленка принципы?
- Ихний принцип кушать и за кушанье денег не отдавать, - отвечал Никита, при громе общих рукоплесканий.
- Браво, Никита! И если он еще хоть один раз заикнется о принципах, то скажи Дюссо, чтоб не давал ему в долг обедать!
Разумеется, Митенька счел священным долгом явиться и к ma tante; но при этом вид его уже до того блистал красотою, что старуха совсем не узнала его.
- Господи! да никак это камер-юнкер Монс пришел! - сказала она и чуть-чуть не отправилась на тот свет от страха.
Старик-князь тоже принял его благосклонно и даже почтил наставлением.
- В наше время, молодой человек, - сказал он, - когда назначали на такие посты, то назначаемые преимущественно старались о соединении общества и потом уж вникали в дела...
- Я, князь, постараюсь.
- Я вами доволен, молодой человек, но не могу не сказать: прежде всего вы должны выбрать себе правителя канцелярии. Я помню: покойник Марк Константиныч никогда бумаг не читал, но у него был правитель канцелярии:
une celebrite! <знаменитость!> Вся губерния знала его comme un coquin fieffe <как отъявленного жулика>, но дела шли отлично!
На семиозерский мир назначение Козелкова подействовало каким-то ошеломляющим образом. Чиновники спрашивали себя, кто этот Козелков, и могли дать ответ, что это Козелков, Дмитрий Павлыч, - и больше ничего. Два советника казенной палаты чуть не поссорились между собою, рассуждая о том, будет ли Козелков дерзок на язык или же будет "мягко стлать, да жестко спать". Наконец, однако ж, губернский прокурор получил из Петербурга письмо, в котором писалось, что едет, дескать, к вам "Козелков - малый удивления достойный"! Прокурор до того разозлился на своего корреспондента за такое непростительно неясное определение, что тут же разорвал его письмо в клочки.
Но, в сущности, корреспондент был прав, ибо Козелков был именно "малый удивления достойный" - и ничего больше.
***
Тот, кто знал Козелкова в Петербурге, Козелкова, с мучительным беспокойством размышлявшего о том, что Дюссо во всякую минуту жизни может прекратить ему кредит, - тот, конечно, изумился бы, встретивши его в Семнозерске на первых порах административной его деятельности. Во-первых, там никто не называл его ни Митей, ни Митенькой, ни Козликом, ни Козленком, а звали все вашеством, и только немногие аристократы позволяли себе употреблять в разговоре его имя и отчество; во-вторых, в его наружности появилась сановитость и какая-то глянцевитая непроходимость; в-третьих, в голове его завелось целое гнездо принципов.
Тем не менее первое знакомство его с семиозерской публикой произвело на последнюю самое благоприятное впечатление. Один почтенный старец выразился об нем, что он "достолюбезный сын церкви"; жена губернского предводителя сказала: "Ничего, он очень мил, но, кажется, слишком серьезен"; вице-губернатор промычал что-то невнятное; градской голова удивился, что он "в таких младых летах, а подит-кось!" Один губернский прокурор, как человек желчный, отозвался: "А что это наш Дмитрий-то Павлыч как будто на Митьку похож!" Одним словом, все, за исключением прокурора, нашли, что это молодой администратор вникательный и, кажется, с направлением.
С своей стороны, Митенька делал все, чтобы очаровать семиозерских сановников и расположить общественное мнение в свою пользу. Он с каждым губернским тузом побеседовал отдельно, каждого расспросил о подробностях вверенной ему части и каждому любезно присовокупил, что он должен еще учиться и очень счастлив, что нашел таких опытных и достойных руководителей.
Разумеется, дело началось с губернского предводителя, и, надо сказать правду, это было дело самое щекотливое. Предводитель был малый суровый и бесцеремонный и на всех вообще "сатрапов" смотрел безразлично, то есть как на лиц, мешавших дворянству развиваться беспрепятственно. Он постоянно был в контре со всеми губернаторами; некоторых из них он называл "фофанами", других "прощелыгами", всех вообще - "государевыми писарями". В особенности же негодовал он в тех случаях, когда ему, по делам службы, приходилось являться и вообще оказывать некоторую подчиненную аттенцию.
- Нет, да вы сообразите, - говорил он, выходя из себя, - каково мне, государеву дворянину, да к государеву писцу являться!
И когда ему замечали, что все эти лица точно такие же дворяне, как и он сам, он неизменно показывал в ответ фигу и приговаривал:
- Чтоб дворянин пошел продавать себя за двугривенный - да это боже упаси! Значит, вы, сударь, не знаете, что русский дворянин служит своему государю даром, что дворянское, сударь, дело - не кляузничать, а служить, что писаря, сударь, конечно, необходимы, однако и у меня в депутатском собрании, пожалуй, найдутся писаря, да дворянами-то их, кукиш с маслом, кто же назовет?
Повторяю: это был малый суровый и несообразительный. Но за эту-то несообразительность он и держался несколько трехлетий сряду на своем посту, потому что мы, русские, очень охотно смешиваем это качество с твердостью характера и неподкупностью убеждения. Митенька знал это качество и, признаться, немножко-таки потрухивал.
- Я надеюсь, Платон Иваныч, что вы не оставите меня вашими советами, - начал он.
- Рад-с. Только у нас, вашество, такая чепуха идет, что никак этого дела переменить нельзя... В губернском правлении, в строительной комиссии - просто денной грабеж!
- Тсс... так вы полагаете?
- Ничего я не полагаю, а наверное говорю, что в губернском правлении денной грабеж. Мне что? я в чужие дела не вмешиваюсь, а сказать - всегда скажу!
- Какая же причина, однако ж?
- А та и причина, что до вашества у нас на этом месте сряду десять фофанов сидело... ну, и насидели!
Митеньку несколько покоробило.
- Я всем говорил правду, - продолжал предводитель, - и вам буду правду говорить! Хотите меня слушать - слушайте! не хотите - мне что за дело!
- Я, Платон Иваныч, приехал сюда учиться...
- Ну, уж где нам ученых учить!
- Нет, уверяю вас! Я очень счастлив, что нахожу такого опытного и достойного руководителя!
- Очень рад-с, очень рад-с! Милости просим ко мне хлеба-соли откушать.
- Благодарю вас. Повторяю вам, что я счастлив, я совершенно счастлив, встречая такого опытного и достойного руководителя!
Таким образом, дело сошло с рук благополучно. С остальными тузами и чиновниками оно пошло еще легче. Вице-губернатора Митенька принял вместе с прочими членами губернского правления. Все обладали темно-оливковыми физиономиями, напоминавшими собой лики, изображаемые на старинных образах.
Принимая их, Митенька имел вид довольно строгий, потому что ему предстояло сделать внушение.
- Господа! правда ли, что до сведения моего дошло, будто вы ссоритесь между собою? - спросил он совершенно серьезно.