— Приходится. А как… социальный аспект?
Твайлайт Спаркл хмыкнула.
— Обычно тихо. Но иногда бывают небольшие беспорядки.
— Провокаторы? — Сталин ощутил, как сами собой напрягаются старые мышцы, — Террористы?
— О, нет! Все не так страшно. Помните принца БлюБлада?
— Смутно. Кажется, какой-то хлыщ из клики Принцессы?
— Он самый. После революции перековался во врачи, эстет недобитый… Даже открыл в Понивилле свою подпольную клинику. С помощью магии делал пожилым капиталистам омолаживающие операции. Но мы слишком поздно узнали, что у него всегда была тяга к медицинским экспериментам. Как-то он поймал на улице Эйнджела… Это зайчонок Флаттершай. Зверек простодушный, но по-своему честный, оказавший неоценимую помощь в борьбе с контрреволюцией. В общем, этот новоявленный доктор БлюБлад пересадил ему гипофиз неизвестного мертвого пони!
— Он сумасшедший! Я давно чувствовал, что надо призвать этих врачей к порядку, слишком много развелось среди них всякого подозрительного сброда… Ждал только удобного случая.
— Дело зашло даже дальше. Под воздействием чужого гипофиза Эйнджел невероятно изменился. Вырос, отрастил лошадиный хвост, ноги, и стал практически неотличим от пони. Разве что морковку по-прежнему очень любит… А дальше с ним начались сложности. Этот Эйнжел-пони стал по-хамски себя вести, задирать соседей, курить папиросы, кричать «Абырвалг!» и хулиганить где только можно.
— Я всегда считал его славным зайцем, — удивился Сталин.
— Это все гипофиз… Когда БлюБлад спохватился, было уже поздно. Оказалось, пересаженный гипофиз когда-то принадлежал некоему Снипсу. Мелкий уголовный элемент, воришка и противный тип. Теперь Эйнжел, который требует его звать Полирог Полирогович, стал проклятьем и Понивилля и самого БлюБлада. Скандалит, требует прописать его на квартире экс-принца, ухлестывает за дамами, беспробудно пьет… Мало того, спелся с председателем домкома и донимает БлюБлада еще сильнее… Дело чуть не дошло до убийства. Словом, обычные провинциальные драмы.
— Нужна моя помощь?
— Думаю, Большой Мак справится сам.
— А… вы? — осторожно спросил Сталин.
Твайлайт Спаркл посерьезнела. Точно невидимый порыв ветра вдруг сдул с нее детскую непосредственность, с которой она болтала последние несколько минут. И даже лавандовый цвет как будто немного потускнел.
— Я… Как многие, товарищ Сталион. Революция меня потрепала — как и мою прическу… Спайк в марте ушел на фронт. Сказал, что не собирается отсиживаться в безопасности, когда решается судьба революции. Бьется с драконами где-то на южном фронте, иногда от него приходят письма… Шайнинг Армор тоже пошел в Пегую Армию. Стал военспецом, отрекся от Дружбомагии. Поначалу ему было тяжело, но… Вы же знаете его.
— Я знаю его, — подтвердил Сталин, — Он хороший и подающий большие надежды офицер. А я не из тех, кто карает за грехи прошлого. Но ведь его…
— Принцесса Каденс, — Твайлайт Спаркл досадливо дернула подбородком, — Да, эмигрировала. Сказала, что не собирается жить среди презренных земных пони, которые решили возвыситься и затмить аликорнов. Сказала, что это оскорбляет ее. Даже не знаю, где она сейчас. Последний раз, когда про нее слышала, она была певицей в каком-то захудалом кабаке… Нет, не знаю.
— Извините, — сказал Сталин, кладя деревянное копыто на лавандовое плечо. Плечо это лишь выглядело хрупким, под яркой шерсткой чувствовалась несгибаемая сталь, — Вам многое пришлось пережить.
Твайлайт Спаркл вздохнула.
— Это верно, — сказала она, — Пришлось. Но я всегда помнила ваши слова, товарищ Сталион. О том, что коммунизм — это не праздник с тортиками и конфетти. Коммунизм — это труд. Тяжелый, изматывающий, но необходимый. Потому что только заслуженное трудом счастье будет долговечным и справедливым. Эти слова теперь горят искоркой у меня в сердце. И я благодарна вам за эту искорку. В липкой паутине дружбомагии я бы долго не выдержала…
— Ну-ну, — Сталин отвернулся к столу, чтобы не выдать лицом охватившие его чувства, — Оставим трогательную патетику. Вы — прекрасный молодой ученый с огромными перспективами. Ваша жизнь не кончена, а лишь начинается…