– Ну.
Андрей удовлетворённо кивнул и перешёл к мелочам. Всё левобережье Оки уходило к Суздалю. Включая даже приречные селения, поставленные напротив Рязани и Переяславля. По сути — пригородные посады, только что за рекой. Неразумно, но…
Право для Суздальских, Владимирских, Ростовских купцов торговать в Рязанской земле беспошлинно, право прохода, выдача татей…
Тут Живчик малость воспрянул и перевёл стрелки на меня:
– А мы всех татей — во Всеволжск гоним.
Расхрабрившись, он выложил Андрею и те изменения по ограничению рабовладения, которые он ввёл по моему совету.
– Погоди. А как же без вывоза? Вот взяли шишей. Ободрали плетьми, продали в холопы. А кому? Никто местный их не купит. Они ж сбегут и здесь шкодничать будут. Их всегда дальние купцы брали. А ежели мыто — по полста гривен с головы, то не возьмёт никто. И куда их?
– А во Всеволжск. Оттуда не бегают.
– А цена?
– Ой, и не говори, Андрей Юрьевич. «Зверь Лютый» прижимист — даёт две ногаты за ходячую голову. Считай — задарма. Да только… Его каторги людишки больше торга в Кафе боятся. Говорят… врут конечно… будто он души из людей вынимает. И в кости старые заключает. До самого Страшного Суда. Брешут, поди. Хотя, палец мёртвый у него на груди — сам видал.
И перекрестился.
Живчик энергично сносил враждебную ему Рязанскую верхушку и позволял себе многое.
Впрочем, и позиция у него выигрышная: он единственный живой взрослый потомок первого Рязанско-Муромского князя Ярослава Святославича, сына Оды Штаденской, внука Ярослава Мудрого.
Такое вдруг образовалось «бутылочное горлышко». Подождать ещё лет пятнадцать — поднялись бы сыновья Калауза да и собственные сыны выросли. Стало бы князей много. Рязанские, пронские, елецкие, коломенские, муромские… Сейчас — он один. Ни рязанцам его выгнать да другого позвать, ни Боголюбскому какого-нибудь брата-дядю-племянника на стол посадить. Теоретически — годен любой из рюриковичей. Но их же много! — Значит — никто.
Боголюбский очень не любит попадать в ситуацию «обязаловки». Когда за него кто-то другой решает — что ему делать. Не то, чтобы он хотел Живчика сковырнуть, но то, что он этого не может — раздражает.
Гнев его обратился на меня.
Что я каким-то образом причастен к смерти Калауза — он учуял.
«Cui prodest? — кому выгодно?».
Этот древнеримский принцип — на Руси вполне понятен. Главных выгодополучателй от смерти Калауза с семейством — двое: я и Живчик.
Живчик в конфликте с Калаузом — от рождения. Как первый раз глаза открыл — так и началось. А я — фактор новый. И про «свежий» наезд Калауза на меня в части хлебных заград. пошлин и дел судебных — Андрей в курсе.
«Post hoc, ergo propter hoc» — тоже из древнеримского мудрствования: «после этого, значит вследствие этого».
Отождествлять последовательность и причинность — неверно. Но именно эта идея лежит в основе суеверий, примет, «магического мышления». Здесь многие сходно думают.
С другой стороны — я ж не в «лествице». А вот для Живчика гибель Глебовичей — малолетних сыновей Калауза — вопрос власти, наследования.
Андрей знает как погиб князь Глеб — сгорел на пожаре. — И? Храмы божьи на «Святой Руси» горят регулярно. И люди гибнут во множестве.
Присутствие Акима… Не улика — Аким в тот момент сидел в порубе.
Парень, который следом за ним пришёл… ничего странного — решили к посольству торг добавить. Приказчик чуть запоздал.
Бабёнка с ним в лодке была. — И чего? Дура. Попёрлась на своего любовника посмотреть да и сгорела.
Люди Всеволжские в Рязани были. Но не в Кроме. А что Акима сразу из поруба вынули — так суматоха была, пожар тушили, ворота распахнуты стояли. Всеволжские «меньшие людишки» господина своего кинулись выручать. «Правильные слуги» — так и должно.
Это всё — потом, когда уже полыхнуло.
Андрей нутром чуял. Но поймать хвостик, зацепиться — не мог.
Изнурительно. Как комар жужжит в темноте спальни. Вроде и не кусает, а… Раздражает.
Все эти княжьи страсти-мордасти проходили для меня фоном. Я занимался заготовками, беседами с главами родов мари и мещеряков, что приходили ко мне на Стрелку, расселением присылаемых ко мне литваков и рязанцев. Ежедневно к Окскому двору приставали лодки, лодии, барки, плоты… с людьми. Их надо было принять, обиходить, разместить…
Всеволжск превращался в огромный пересыльный, фильтрационный, карантинный, учебный, трудовой, производственный, спортивный, военный… лагерь. Каждый день требовали решения сотни вопросов. Большая часть их перехватывалась системой приказов, но и на мою долю… по горлышко.