за вас перед богом отвечать?
Да ключом его по шее, по шее. Так тот угодник
едва дверь нашел и больше не приходил.
ЧЕРНЕЦ И ЧЕРНИЦЫ.
Че р н е ц: Помогай, бог, кто вы?
Ч е р н и ц ы: Сестрички, божие телички.
Ч е р н е ц: А я, божий бык, да за вами брык!
ЦАРЬ ИВАН ГРОЗНЫЙ И ДЕРЕВЕНСКИЙ
ШИБАРША
Bечером раз царь Иван Васильевич пошел сам
гулять и встречу ему попался Шибарша и окликал
его:
— Кто-де идет?
И царь Иван Васильевич сказал:
— Я-де московский Скосарь.
И сам его окликал, и Шибарша сказался:
— Я-де деревенский Лабза.
И Шибарша говорил:
— Московский Скосарь, куда идешь?
И царь Иван Васильевич сказал ему:
— Гулять-де, иду. А ты-де, деревенский Лабза,
куда идешь?
И он сказал ему:
— Я-де воровать иду.
И царь Иван Васильевич спросил его:
— Куда-де идешь воровать-то?
И он сказал ему:
— Я-де в Москву иду.
И московский Скосарь деревенской Лабзе говорил:
— Возьми де с собой воровать.
И деревенской Лабза говорил же:
— Куды-де нам итти воровать-то?
И московской Скосарь говорил же:
— Пошли-де к царю Ивану Васильевичу воровать.
И деревенской Лабза ударил его в щеку и говорил:
— Не думай-де на нашего царя Ивана Васильевича
лиха, он-де до нас милостив, поит
нас и кормит и всех жалует, пошли-де к глав-
ному министру воровать.
И пошли вместе. И Шибарша, пришедши
к главному министру на окошко, и слушал,
и министр жене своей говорил:
— Жена-де, сделай мне лютого зелья.
И жена ж спросила его:
— На что-де тебе?
И он сказал ей:
— Утре де ко мне государь будет кушать,
я-де ему поднесу чашку лютого зелья и он-де
выпьет, и ему-де от этого смерть случится.
И Шибарша, вскоча с окна, московскому Скосарю
говорил:
— Полно-де, брат, воровать.
И пошли по домам, и московский же Скосарь
деревенскому Лабзе говорил:
— Приди-де ты ко мне ко заутрене.
Деревенский Лабза ко заутрене пришел и стали
с московским Скосарем вместе, и вышедший
архиерей говорил:
— Доселе-де царь Иван Васильевич воров
выискивал, а нонче-де сам с ворами знается.
Московский Скосарь деревенскому говорил:
— Надобно архиерею насмешку отсмеять.
И деревенский Лабза говорил же:
— Можно-де отсмеять.
И деревенский Лабза, дождавши ночи, надел
на себя архиерейское платьe и взял суму большую
и пошел к архиерею на двор; и, пришедши на
двор, под окошком стукался и говорил:
— Архиерей-де божий, выгляни!
И архиерей выглянул и спросил его:
— Кто-де тут есть?
И деревенской Лабза сказался:
— Я-де ангел божий; велено-де тебя на небеса
взять.
И архиерей говорил же:
— Разве-де я умолил?
И Лабза говорил:
— Умолил-де, архиерей божий!
И архиерей говорил:
— Как же-де ты меня повезешь на небо?
И Лабза говорил же:
— Садись-де в эту суму-то!
И как оный архиерей сел, и оный Лабза поднял
его на плечи и понес на колокольню Ивана
Великого, и архиерей спрашивал его:
— Далеко ли-де, ангел божий, до неба?
И он сказал ему:
— Недалеко.
И взнес его на колокольню Ивана Великого
и с той колокольни в той суме спустил его
по лестнице и сам говорил:
— Крепись-де, архиерей божий, первое тебе
мытарство.
И как того архиерея по лестницам же на
другую сторону перевернул, то говорил же:
— Архиерей-де божий, крепись, второе мытарство.
И потом в третие то ж говорил, и как оной
архиерей упал наземь, и оной жc Лабза говорил:
— Нa небе-де ты уж, архиерей божий!
И, взяв его, положил к себе на плеча и пошел
к Спасским воротам и на тех воротах в стену
вбил железный гвоздь и повесил того архиерея
в той суме и написал на той суме: ≪ Деревенской
Шибарша ≫ . И возле сумы поставил дубину
и на той суме написал же: ≪ Кто-де в эти ворота
поедет и на той суме подпись увидит, да
ежели трижды по суме не ударит, и тот будет
проклят отныне и довеку ≫ .
И поутру царь Иван Васильевич, поехавши
к заутрени, увидел на той суме тое подпись
и взял дубину и стал по суме бить и говорил:
— Я-де не хочу в проклятии быть.
И которые за ним люди не были, то также
били; и царь Иван Васильевич, отслушавши
заутреню и поехал во дворец домой, и архиерей
услышал, что царь Иван Васильевич едет и взмолился:
— Батюшка-царь Иван Васильевич, помилуй!
И царь Иван Васильевич спросил:
— Кто-де есть в суме?
И он сказал ему:
— Я-де архиерей.
И царь Иван Васильевич говорил же:
— Зачем-де ты сюда зашел?
И он сказал ему:
— Приходил-де ангел с неба и сказал-де то,
что велено меня на небеса взять к богу, и я-де
спросил его: ≪ умолил-де я, что ли? ≫ и он-де мне
сказал, что ≪ умолил, архиерей божий ≫ , и я-де
его спросил: как-де ты меня понесешь на небеса?
≫ и он-де мне сказал: ≪ садись в эвту суму ≫
и понес-де меня, я-де теперя не знаю где.
И царь Иван Васильевич сказал ему:
— Ты-де теперь в суме-та на Спасских во-
ротах висишь!
И он взмолился ему:
— Помилуй-де меня, батюшка - царь Иван
Васильевич!
И он его из сумы вытащил и посадил его
в коляску и послал его домой, и он домой
приехал и, пожив дома три дня, умре.
ПОП ТЕЛЕНКА РОДИЛ
Были-жили прежде поп с попадьей. Держали
прислугу. У попа ci ал живот расти, и несколько
месяцев у него растет, и вырос большой.
Сказали попу, что есть лекарка недалеко, так
она отгадывает, какая боль в ком. А только
надо помочиться, она узнает по моче.
Он помочился в горшок, βτο работница и понесла
к лекарке в горшке. Шла дорогой несколько
времени и пролила эту мочу, и стала плакать:
— Как буде мне к попу явиться?
На это время увидела, что корова мочится.
Она взяла этот горшок, тут и подставила. С этой
мочей к лекарке явилась.
Лекарка и спрашивает ее:
— Што это, неужели моча попова?—лекарка
говорит.
Она говорит:
— Право, право, это попова,—говорит.
— Так вашему попу надо скоро родить быка
(корова была грузная).
Она и воротилась назад к попу с этими сл о вами
и говорит попу:
— Вам, батюшка, надо родить теленка, быка.
Попу это было очень стыдно, и говорит:
— Попадья, ты приготовь мне с утра, — говорит,—
хлеб, а я уйду от своего места, мне бу дет
здесь родить стыдно.
Ну, она приготовила хлеб, он и ушел.
Но и шел путем, увидел — мертвое тело лежит.
У мужика сапоги были хорошие. А у него
топор с собой случился. Он ноги и отрубил,
в котомку их и положил.
Ну, и приходит на ночлег в большое семейство.
Выпросился поп тут к ночи, и
положили его спать на прилавок. И он
спал очень крепко, ничего ночью не слышал.
А у этих у хозяев на то время телилась корова,
принесла быка. У них в хлеве было холодно.
Они этого быка вынесли на печку, положили
греться.
А поп не слышит ничего, и сами хозяева заснули
очень крепко, а этот теленок с печки
упал, да к попу на прилавок, и давай попа под
зад носом тыкать.
Поп пробудился от этого, спичку чиркнул,
посветил и поглядел.
— Слава богу,— говорит,— я хоть не в своем
месте родил.
Поп встал тихонько, глаза перекрестил, из
котомки сапоги вынул, на печку и положил,
а сам — котомку за плечи, да тихонько ушел:
хозяева не слышали бы. Поп и ушел.
Поутру встали хозяева, и попа нет. Увидели
на печке одни ноги поповы. То и думают: одни
ноги поповы остались на печке, думают, что
теленок съел попа.
Хозяйка крикнула мужиков, что:
— Убейте теленка, теленок попа съел.
— Мужики сразу и убили, и всему семейству
говорят, что:
— Никому не разносите, чго теленок этакой
был: попа съел.
А поп домой прибыл с радостью, к попадье
своей, что:
— Вот,— говорит,— лекарка правду отгадала...
Рассказывает свое путешествие.