Выбрать главу

  - Мы можем опоздать, Мил.

  - Теперь я понимаю, почему Кат предпочел убраться с планеты, подальше от тебя! - Мил перевернулся на пузо, давай понять, что разговор окончен. - Три месяца, Жанна. А потом - лети по координатам, если пожелаешь - могу тебе даже "люцию" в двойном размере, поставить. Чтобы уже точно, до нас никто не добрался...

  Жанна поежилась, представляя "радость" всех экипажей, не дай боком узнающих, что на корабле есть боеприпас, способный уничтожить планету.

  Нет, если для Матушки Земля будет представлять угрозу - "люцию" применят и никто даже не всплакнет - выживание вида, развитие и его процветание - основные условия существования и спорить с прописными истинами никто не будет - русские слишком дорого заплатили за свою свободу, лишившись всего и начав все с нуля. Так что, жалости и "адекватным ответам", места больше нет.

  Пришли с мечом - простите, что мало!

  - Мил, а ведь Жанна Владимировна права! - В разговор вступило третье существо, наслаждающееся теплом, правда, валяясь в воде. - Может быть поздно.

  Ходун, после монтажа лаборатории, так и остался на Матушке, как он говорил сам: Ожидая возвращения...

  И - "прикипел", придясь ко двору.

  - Может - не может... Вы еще на ромашке, погадайте... - Мил ругался, но беззлобно, скорее для поддержания своего реноме. - Жанна, ты "зеленку" нашла?

  Птичка дрозд в очередной раз отвела взгляд, в надежде провалиться, куда "поглубжее".

  Зеленые пятна, оставшиеся на поцарапанной Светлане, оказались соком редкого растения, выделяемым, через полые колючки.

  Светлана, тоже была не в восторге от зеленых пятен, покрывавших ее тело.

  Так что, за "зеленку", Жанне придется долго-долго "отмываться".

  Шасх Аро выбрался из воды на горячий песок и со стоном растянулся на лежаке по соседству.

  - Я любуюсь Вашим народом. - Внезапно, ходун изменил тему разговора, словно размышляя вслух. - Я впервые увидел, как люди собираются вокруг костра и поют, все вместе. Каждый - сочиняет что-то свое, добивая куплеты в песню. Вы бесстрашно разбираете прибор, на котором стоит символ "одноразовый", именно потому, что он - "одноразовый"! Вы ругаетесь такими словами, что - в голове не укладывается. И, к Вам тянутся другие. Друиды. Драт...

  Ходун закашлялся, обрывая свои слова.

  - Русский - это человек, который живет, как дышит. - Жанна уставилась на бегущую воду. - Нас обвиняли во всех грехах, насаждали религии, которые нам претят, строи, от которых становилось только хуже. Мы привыкли. Мы привыкли, что мы, для всех - угроза. Но, так и не смогли объяснить, что угрожаем лишь сами себе.

  - Когда Кат спустил первого "верующего", вниз головой, я искренне испугался - Мил развернулся и сел на лежаке, подвернув правую ногу под себя. - Испугался, что сейчас встанет еще один, и еще и его затопчут... Никто не встал. Религия, религиозность - все оказалось ложью. Только оставшись с голой *опой, понимаешь, что бога нет. И он - никогда и никому не помогал. Сладкая ложь религии костылей и подношений, ядовитых досок-идолов и каннибализма. Пришла война и мне вновь стало страшно - ведь "на войне нет атеистов". Оказалось - есть! И живут они дольше. И долг свой исполняют лучше, чем твари-нонкомбатанты, что бегают с белыми повязками, от границы к границе, требуя к себе внимания...

  Перед глазами Мила отчетливо всплыли события, которым он стал свидетелем сам.

  Описал их в книге и...

  Выслушал о себе много нового.

  Раз за разом, год за годом, до тех пор, пока не пришел в себя в оранжевом комбинезоне, Мил вспоминал этих откормленных не-людей, с повязками нонкомбатантов на рукавах, что всеми правдами и неправдами, старались "прижаться" ближе к госпиталям и кухням, воруя лекарства и еду, продавая ее потом своим же соплеменникам.

  Чуть позже, эти "нонкомбатанты" рвали на груди рубашки и пробивались к власти, топча всех.

  А потом вновь, продавали свои народы, торгуя уже открыто и безбоязненно.

  Все под прикрытием веры, религии, церкви.

  Все - с "обобрения" и во имя его...

  - Прав был Кат, трижды прав... Не нужны нам боги, тем более - такие ущербные... - Мил, со скрипом, выпростал ногу и поковылял к воде, надеясь смыть с себя мерзость воспоминаний.