Вот и окупились сторицей, спрятанные двигатели и маскировочное поле, заработавшее, едва мы вышли из облака пепла.
Судя по экранам, за те десять минут, что я выводил кораблик, дамочки сидели тише мышек, цепляясь за все, что было под рукой, при моих стремительных маневрах.
"Может, ты их в каюту проводишь"? - Отбарабанил я в тексте, на экран Ромму. - "Раз спас, так и отрабатывай. И учти - эти дамочки говорить "спасибо" не умеют"!
Ромм увел "красавиц" и вернулся буквально через минуту, едва сдерживаясь от смеха, похрюкивая и вздрагивая.
На мой немой вопрос, обращенный к нему, загнулся, стукнувшись лбом о панель приборов.
- Ты чего? - Не выдержал я.
- Ты... Это... Шлем сними... А то девушки... - Дальше последовал взрыв идиотского хохота и все встало на свои места.
****
Избавиться от девушек нам удалось только через двое суток - как я и ожидал, "спасибо" обе предпочли сказать в горизонтальном положении.
И обе очень сильно удивились, когда их "спасибо" послали по конкретному адресу.
Заперев обеих в каюте, я активировал медробота, вкатившего им дозу снотворного и принялся объяснять коммунисту Мостовому, что... Ничего я не смог ему объяснить, если честно. Мне и самому до сих пор не понятно, где равноправие и демократия превратились в слабоумие и безнаказанность.
- Демократия = Попустительство. - Задумчивость Ромма, вертящего в руках коньячный бокал, и прихлебывающего из него армянский коньяк, как обычный сок, передалась и мне. - На "ОСГП" нам рассказывали, но вот не думал, что доживу и увижу все воочию. На "Основах Марксизма-Ленинизма", в институте, тоже много о демократии говорили.
Избавившись от обеих, оставив их в больнице психических отклонений на полуострове Флорида, мы сделали ноги, пока до врачей не дошло, что пациентки не больные, а просто обколотые медикаментами, по самые брови. Увы, но другой альтернативой было просто скинуть их в Тихий океан, подкормить акул и прочую живность.
Я был - "за".
А вот Ромм напомнил мне об ответственности, за братьев наших меньших, апеллируя к тому, что потравим "животинку", на хрен.
Пока раздумывал - нарисовалась пара истребителей ВКС и пришлось опять включать маскировку и играть в прятки в облаках.
Странно, но земная авиация так и не научилась ни летать задним ходом, ни останавливаться и висеть неподвижно, чем мы и воспользовались, пропустив все четыре остроносых истребителя под "брюхом", залетев задним ходом в подходящее облачко и замерев там, на полчасика.
Скажу правду, мы потом на эту тему с Роммом поговорили, не скрою, поведи себя обе девушки чуть иначе - было бы значительно веселее...
Жаль, но мы с Мостовым привыкли "брать крепости", а не "сдаваться, на милость победительницы", совершенно, свято уверенной в том, что ей можно все и ей за это ничего не будет.
- ... В 64-м? Нет, в 65-м, в Австрии... Или 71-м? Все-таки, в 71-м, такая же... Мата Хари... Пыталась вербовать меня в гостинице "Холлес". - "Мата Хари" Ромм выплюнул из себя, как что-то грязное и вульгарное, демонстрируя простой и непреложный факт - только демократия может превратить проститутку в героиню.
Интересно, если я начну показывать Мостовому ту же "Интердевочку", "Ментов" и прочие "Бандитские Петербурги", что услышу я?
- Наш особист, редкая тварь, кстати, - Ромм сделал глоток и отставил бокал на подоконник ВИП зала местного аэропорта, в котором мы дожидались посадки на заказанный нами личный самолет. - Долго хохотал, когда я ему позвонил и все рассказал. Пришел ко мне в номер и... Всю ночь мы с ним провели в борделе, куда он меня привез. А утром, покачиваясь, погрозил мне пальцем и отправился на боковую. Через тот бордель прошла вся наша мужская часть делегации. А завербованных - не было ни одного. Психология...
ВИП зал, отделанный в солидных, золотисто-коричневых тонах, как напоминание о былых, лучших временах этого аэропорта казался трогательным и щемяще милым.
Старомодные кресла, тяжелые деревянные столики и широкие подоконники, на которых так удобно сидеть, любуясь белыми и серебристыми самолетами, выстроившимися в ряд, чуть поодаль от взлетной полосы.
- Тебе не холодно? - Ромм скосил взгляд на каменный подоконник, на котором я с удобством устроился.
- У меня три греха, Роман Андреевич, - задумчиво пробормотал я, наблюдая, как из ангара выкатывают золотисто-синий самолетик. - У меня вокруг всегда и все - "тяжелое". Я вечно оказываюсь в воде тогда, когда надо смотреть под ноги. Но все меркнет перед самой моей большой слабостью - сидеть на подоконниках и пялиться в окно. Особенно если есть при этом кофе в руках, а за окном - самолеты. Все самые свои большие горести и беды - все я вез в аэропорт, провожал взглядом самолет, мысленно цепляя их к его хвосту и представляя, как большая птица уносит их все, в такие края и времена, что я никогда больше о них ничего не услышу. И не только я.