- И что за судьба такая в мужском теле? – удивилась я. – Что-то еще мне тот…ангел готовит? Какую еще подляну?
- «Многое, друг Гораций, есть на свете, что не подвластно даже нашим мудрецам», - переврал он известную даже мне фразу. – Так что терпи и верь в свою судьбу. А магическую силу тренируй, как когда-то тело. Она тебе понадобится уже скоро. Живи пока.
Он засмеялся и как-то далеко уходил его смех. Возможно, даже в никуда.
- Эй! – тут подскочила я, озираясь по сторонам, будто хотела увидеть его. – А смогу ли снова стать женщиной? – прокричала я и поняла по тишине, что голос исчез, и я осталась одна.
- Вот тебе раз! – крякнула и вновь присела на завалинку. – Пришел, увидел, удивил и смылся. А у меня еще много вопросов осталось. Эй! Отзовись!
Но кругом стояла тишина и только птицы где-то чирикали, да ветерок шуршал последними листьями на оголенных кустах, росших по ограде.
Я посмотрела на плетень и мелькнула мысль, что надо бы поправить.
- Ишь, совсем завалился забор-то, - вздохнула я и, поднявшись, поплелась в дом. – Надо опару ставить на ночь. Хлеба едва на ужин хватит.
С утра, когда пошла в хлев задать лошадке корма, увидела первый снег. Он лежал белым покрывалом по всем строениям и на земле. Было так красиво, то я аж задохнулась от вкусного морозного воздуха. Еще не полностью рассвело, но белизна снега добавляла света и укрыла всю черноту осенней природы.
- Покрова, - пробормотала я и перекрестилась. – Господи, спаси и сохрани!
И так стало на душе спокойно и тихо, что я повеселела даже.
- Ну, и что мужское тело? Была в женском, теперь в мужицком побываю. А там, как Бог даст. Не делать же мне детей еще, к тому же нет такого мужского позыва. Да и женского тоже. Может так и надо, а может магсила так дается, кто знает.
Пожав плечами, принялась за работу. Убралась по хозяйству, подоила коз, набрала дров и вошла в избу с морозцем. Клубы тумана стлались за мной. Поставила крынку с молоком на стол, тихо сложила у печки дрова и решила ребятне нажарить оладышек. Опара еще была жидковата, надо было бы подмешать покруче, перед выпечкой, но такая хороша для оладьев. Ребятки проснулись, когда я уже нажарила целую горку и велела им идти умываться перед завтраком. Смесь и толкаясь, они выбежали в сени к рукомойнику и потом с визгом влетели обратно.
- Там холодно, пап! – закричала Глаша. – Можно здесь умоемся?
Я, улыбаясь, слила им в ладошки теплую водицу и налила каждому в кружку уже процеженного молока. Окуная в миску с растопленным медом оладышки, они прихлебывали из кружек и смелись. Видя веселую суету, сама улыбалась, и на сердце было так хорошо, будто рада была своим детям, рада их смеху и хорошему настроению.
- Пап, а ты видел там снег на улице? – спросила меня Глаша, сверкая своими глазами синими, как небо по утру.
- А как же! – удивилась я. – Уже ж по хозяйству сходил, убрался, коз подоил. Чего же не видела что ль? – показала рукой на крынку.
- А козлята еще не родились? – спросил Петюнька. – Я люблю маленьких козлят.
- Нет, пока, - улыбнулась я, – но скоро будут. Может даже и сегодня. Надо смотреть почаще, слышь, Глаша? – посмотрела я на девочку, что глядела в окошко.
- Слышу-слышу! – повернула она голову. – Хотелось бы на улицу, только вот кожухов-то нет. Озябну. Можно твой ватник возьму?
Я в растерянности кивнула.
- Вот балда! Надо было ребяткам сшить самой пару кожушков. Иглу держать умеешь же, - чуть не стукнула себя по лбу.
Пока ребята вырвались на снежок и там забавлялись, катая первого снеговика, я вытащила из сундука одну баранью шкуру и прикинула, как ее скроить, чтобы сшить Глаше тулупчик. Опара пока кисла, я быстро отчертила угольком пОлы, спинку и рукава по ее кофте, и начала сметку. С перерывами на обед и выпечку хлеба, шила под удивленными взорами моих ребят детский кожушок. Особенно это было интересно самой девочке. Она не могла оторваться от моих пальцев, когда я прошивала иглой кожу, схватывая концы выкроек.
- Ты умеешь шить шубы? – спросила она, заглядывая в мое лицо, будто не веря своим глазам. – А почему мы раньше не знали? Мама просила тебя заштопать ей полушубок, а ты тогда рассердился и сказал, что не мужское это дело. Потом его и выбросили за ненадобностью. Рваный весь был.
- А что же мама сама не зашила? – как-то по инерции спросила я и тут же осеклась, глядя в расширенные от удивления глаза девочки.
- Да ты сам все порвал и выбросил, - тихо сказала она, опуская глаза. – Мама потом плакала.
Она как-то сникла и ушла за печку. Я отложила шитье и прошла за ней. Прислонив головку к груди, погладила по волосам и поцеловала в макушку.