- А как же доктора? – спросила я, разглядывая сморщенное от горя лицо соседки. – Неужто, нельзя было в больницу?
- Какое там! – отчаянно махнула та рукой. – Был лекарь колдун, да и он то ли с перепугу, то ли спьяну все перепутал и не смог заживить рану на животе. Как только кишки не вывалились! – вздохнула она тяжело и, поправляя на голове платок, жалостливо протянула. – А какая была женка! Какая мать! Тебе, олуху, досталась, а ты даже не помог! Все пьянь твоя, прости Господи! – перекрестилась она двумя пальцами, как старообрядцы. - Даже тогда в таком состоянии так и не помог. Спрятался, окаянный! Вот бабе и досталось.
Она посмотрела на меня осуждающе и немного с жалостью, как будто все же жалела меня такого слабого и беззащитного. Аж, мне стало за себя неудобно, как будто не он, а я не смогла защитить ту женщину и дети остались сиротами. Передернув плечами, как от озноба, спросила тихо:
- А что оборотни? Точно были волки? Или это сказки какие?
- Какие сказки! – подняла она голос почти до крика. – Сколько живности по дворам порезали, сволочи! Сколько мужиков погубили! А ты – сказки! Пил бы поменьше, а то совсем ум потерял! Детей бы постеснялся! Каждый день пьешь, а толку? Изба нетоплена, дети грязные и голодные, а тебе все нипочем! Сцепился с такими же пьянчужками, и нет тебе указа!
Тут она резко плюнула и, повернувшись, вышла из избы. Я осталась сидеть и тупо смотреть на дверь, которая скрыла полное тело соседки. Повела плечами:
- Точно, прохладно, - подумала я и уже более осмысленным взглядом оглядела пространство.
Дом был явно сельский, да и убранство говорило о простом житье. Печь в пол избы, с лежанкой и затасканным матрасом, на котором лежал пацаненок, свесив головенку и рассматривая меня с интересом, полати и лавки со столом, без клеенки, уж не говоря о скатерти, полки с утварью, в основном глиняной или чугунной, небольшое оконце, с едва пробивающимся светом уже полного дня. Низкий потолок с продольными балками, закопченный с паутиной по углам и дух был застарелой попойки, такой, какой часто видела при работе с бомжами. Их приходилось вытаскивать из нор колодцев и подземных трасс, особенно в холодное время. Вот и здесь пахло примерно также. К тому же на столе были остатки той же попойки и кусками затхлого несвежего хлеба, очистками картофеля и застоялой посуды. Стол был деревянный, грязный, не мытый уже какое-то непонятное время, весь лоснившийся от пятен масла или жира. В комнате едва светился фонарь, подвешенный под потолок, тоже неприглядного вида.
Тяжело вздохнула и поняла, что так жить нельзя. И если меня каким-то непонятным образом почему-то закинули сюда да при том в мужицкое тело, то надо что-то делать.
- Как тебя звать-то, дочка? – вдруг спросила я сидевшую у печи худую девчушку.
Та, вскинув на меня испуганные глазки, тихо шепнула:
- Глафира.
- Глаша, значит, - протянула я. – Вот что, дочка, давай мы с тобой наведем здесь порядок. Согласна? А?
Та лишь пожала плечиками и опустила глаза.
Я встала, все еще пошатываясь, и окинула взглядом печь. Дров не было, а печь топилась, наверно, еще вчера, так как была немного теплой.
- Где топор? – вновь спросила я, оглядывая территорию.
- Там, - кивнула она на дверь, и я поняла, то надо идти в сени.
Вздохнув, пошла туда, куда указал взгляд девочки. Держась за стены, едва перенесла через порожек свое непослушное тело и голова вновь закружилась. Пошла отрыжка сивухой, и я рыгнула.
- Ну, ты и гад, предшественник! – чуть не закричала вслух. – Что б тебя перевернуло на том свете и шлепнуло хорошенько! Так нажраться! Фу, ты ж!
Зацепившись за притолоку, едва отдышалась и, открыв глаза пошире, разглядела инструменты, стоявшие в углу полутемных сеней. Здесь были вилы, грабли, лопаты, тяпки и еще какие-то то ли волокуши, то ли цапки с шипами и колючками. Зачем – мне предстояло узнать. А сейчас, увидев колун, подхватила его и вывалилась во двор. Холодный воздух слегка отрезвил голову, и я уже чувствовала себя более-менее. Бросив взгляд на подсобные строения, увидела в углу поленницу и поняла, что колоть пока не надо, есть немного. Там же лежали и попиленные чурбаки.